Везде
“Fatal” Diagnosis and Rites of Passage: Self-Representation of Disabled People and Their Statuses in Contemporary Russia
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
“Fatal” Diagnosis and Rites of Passage: Self-Representation of Disabled People and Their Statuses in Contemporary Russia
Annotation
PII
S086954150012355-0-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Elena Nosenko-Stein 
Affiliation: Institute of Oriental Studies, Russian Academy of Sciences
Address: 12 Rozhdestvenka St., Moscow, 107031, Russia
Edition
№5
Pages
149-161
Abstract

Drawn on in-depth interviews with disabled people, their autobiographical texts and life stories, the article examines and discusses the attitudes towards medical diagnoses that determine the status of disability in present-day Russia. I argue that disability is a construct built by “normal” people and that it exists in a certain historical and cultural context, depending also on medical problems and situations of a particular person. Statuses of disabled people in contemporary Russian society are extremely low, and the transition to such a status can be seen as a reversed rite of passage signifying a downward move from the “normal” social state to a much lower one. Thus, medical diagnosis which determines the status of disabled people as a stigmatized group, such as it is in today’s Russia, may be considered the starting phase of this rite.

Keywords
disability, disability studies, Russia, medical diagnosis, autobiographies, rites of passage
Acknowledgment
This research was supported by the following institutions and grants: Russian Foundation for Basic Research, https://doi.org/10.13039/501100002261 [20-09-00063 А]
Date of publication
28.12.2020
Number of purchasers
8
Views
424
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Динамика общей численности населения Афганистана
2 Афганистан относится к той категории стран, в которых никогда не проводилась комплексная перепись населения. Все демографические показатели – данные о количестве его жителей, этнический состав и прочее – являются оценочными, и оценки, предложенные одними исследователями, периодически подвергались критике со стороны других. Самые острые споры до сих пор разгораются по поводу соотношения численности этносов – одного из самых чувствительных вопросов в стране. Представители сравнительно крупных народов Афганистана и сегодня считают, что данные официальной статистики по одним сообществам (речь идет о пуштунах) завышены, а по другим (таджикам, узбекам, хазарейцам), наоборот, занижены.
3 Отсутствие точных сведений затрудняет изучение демографических процессов, происходивших в этой стране в XIX в. Необходимо добавить, что афганские источники и материалы того периода касаются в основном событий, связанных с политическими переменами в государстве, и редко предоставляют другую информацию, в частности данные о численности и составе населения. Современные афганские авторы в своих работах ссылаются на сохранившиеся в архивах документы периода правления Абдуррахман-хана (1880–1901 гг.), содержащие скудные факты по демографии.
4 В целом в источниках встречаются противоречивые сведения по рассматриваемому периоду, но в данной работе нами использованы в основном материалы европейских исследователей-путешественников, прежде всего английских военных эмиссаров, посетивших в разные годы Афганистан. Их оценки, на наш взгляд, более объективны, т.к. относительно точно описывают и характеризируют ситуацию в стране в то время. Это в значительной степени касается уже доступных отдельных сообщений английской разграничительной комиссии середины 80-х годов XIX в. Также отметим, что европейские путешественники-исследователи в большинстве случаев с осторожностью подходили к сведениям, предоставленным информантами – местными жителями, и в основном полагались на результаты собственных наблюдений.
5 При этом было бы неправильно утверждать, что такие действия, как сбор информации о количестве подданных, были вовсе чужды афганским правителям и тем, кто раньше господствовал в этих землях. В разное время проводились отдельные мероприятия, направленные в большинстве случаев на определение числа боеспособных мужчин, а также потенциальных налогоплательщиков. Э. Реклю, например, пишет, что Надир-шах Афшар (шах Персии в 1736–1747 гг.) посредством подсчета количества домохозяйств в пределах покоренных территорий, куда входил и Афганистан, “хотел узнать цену своей победы при сборе податей и при наборе рекрутов” (Реклю 1887: 22). Как будет показано ниже, по отдельным городам и районам в распоряжении местных правителей имелись данные о численности мужского населения, но и они могли быть не совсем точными.
6 Д.А. Мельников, написавший свою работу на основе информации, собранной в последнее десятилетие XIX в. у купцов Средней Азии, по этому поводу заявлял:
7 Точных сведений о численности населения района (Афганского Туркестана. – У.О.) не имеется, как не имеется таких же сведений о населении всего Афганистана. Затруднение в исчислении населенности страны заключается прежде всего в правильной регистровке жителей у самого афганского правительства, чему мешает система поборов с населения, численность коего, надо думать, уменьшается умышленно власть имущими, представляющими в высшие инстанции сведения о сборах с населения, равно как и самые сборы (Мельников 1907: 113).
8 Социально-экономические условия, а также внутренние конфликты между независимыми или полунезависимыми правителями и ханами, стремившимися утвердить свою политическую власть, расширить собственную территорию, с одной стороны, и внешние военные вмешательства – с другой, выступали основными факторами, влиявшими на демографические процессы в Афганистане. На всем протяжении XIX в., как в период, когда страна состояла из нескольких самостоятельных владений, так и во время становления единого афганского государства в нынешних его границах, эти факторы порою в сумме, а иногда в отдельности вносили свои коррективы в динамику численности населения.
9 Ввиду того, что часть территории Афганистана в течение столетия в результате различных внешнеполитических конфликтов, особенно двух англо-афганских войн, была аннексирована, страна лишилась значительной доли своих жителей. Поэтому данные, касающиеся первой половины XIX в., относятся к населению в прежних, более широких границах и в разы превышают цифры второй половины столетия. Исследователи, производившие подсчеты, предполагали, что основная масса людей проживала в южных и юго-восточных районах – т.е. в ареалах обитания пуштунов, сикхов, индусов и прочих больших этнических или конфессиональных групп. Действительно, в отличие от северных и северо-западных территорий, которые в силу ряда обстоятельств продолжали терять своих жителей, эти области были относительно густонаселенными. С тех пор традиционно во всех источниках при оценке численности афганского населения количество пуштунов указывается в пределах половины от общего показателя.
10 Реклю пишет, что в основе всех расчетов того периода лежал сформированный Надир-шахом Афшаром перечень, остававшийся затем неизменным в течение полутора десятков лет (Реклю 1887: 22). Но Эльфинстон, судя по материалам в его книге, использовал результаты вычислений, сделанных одним из членов своей миссии. Примененная методика включала изучение пространственного распределения населения различных территорий Афганистана. При этом член миссии, делавший оценку, исходил из расчета 100 чел. на квадратную милю для тех районов, которые позже отошли к Индии, исключил пустыни и необитаемые зоны, а также предположил, что в некоторых местах, прежде всего в регионах к северу от Гиндукуша, плотность населения составляла всего 8 чел. на квадратную милю. Согласно этим изысканиям, территория королевства Кабул на начало XIX в. охватывала район Систана, часть Хорасана, Макрана, Балха, Тохаристана, Кабула, Кандагара, Синда, Кашмира, Лахора и большую часть Мултана. И в переделах перечисленных территорий в общей сложности проживало больше 14 млн чел. (Elphinstone 1842a: 113–114).
11 В 1830–1840-е годы еще несколько групп путешественников, посетивших Афганистан (см.: Мейендорф 1975, Burnes 1834a; Burnes 1834b; Havelock 1840; Lal 1846; Masson 1844c; Moorcroft, Trebeck 1841; Wood 1872), опубликовали свои расчеты по демографии страны. Их оценки относились только к отдельно взятым городам и населенным пунктам и опирались на личные визуальные наблюдения. Сложности этих исследований были связаны с высокой мобильностью кочевой части населения, в том числе в некоторых городах, где число жителей в зависимости от сезона могло увеличиваться в несколько раз, и наоборот. Кроме того, в отдаленных регионах, куда практически невозможно было попасть, путешественникам трудно было установить даже примерное количество хозяйств и обитателей.
12 Француз Дж. Ферье, побывавший в Афганистане в 1844–1846 гг., изложил результаты собственных оценок численности населения, но в пределах изменившихся, меньших по размерам, границ Афганистана. По его расчетам, в стране в общей сложности проживало 4200 тыс. чел., что в 3,5 раза меньше данных Эльфинстона. Недостаток этой оценки в том, что она охватывала только три главные афганские провинции – Герат и Кандагар с населением по 900 тыс. чел. в каждой и Кабул с населением 2400 тыс. (Ferrier 1858: 301).
13 Очередные материалы принадлежат участникам афганской экспедиции 1857 г. во главе с майором Г.Б. Ламсденом, который в своих записях частично затронул вопрос демографической статистики и указал затруднения, не позволившие получить более точную оценку. Он, по всей видимости, намеревался собрать информацию у местных жителей, но в итоге заключил:
14 По численности населения такой страны, как Афганистан, в целом трудно получить даже приблизительную оценку, поскольку, с одной стороны, немногие люди в стране когда-либо задумывались над этим вопросом, и правду говорят редко, только если случайно не произносят. С другой стороны, афганцы всегда преувеличивают и определенно выдумывают (Lumsden 1860: 32).
15 Исходя из этих реалий, он ограничился тем, что отразил в своих материалах попавшие в его распоряжение данные о подушном налоге, которые охватывали только 1456 тыс. чел. К этой цифре Ламсден добавил оценочные сведения Эльфинстона по Балху, 1 млн чел., и в сумме получил 2456 тыс. (Lumsden 1860: 32; Elphinstone 1842b: 195).
16 Табл. 1.
17 Оценочные данные Ламсдена по племенам и этносам Афганистана, 1860 г.
18 (тыс. чел.)
Племя, этнос Чел. Племя, этнос Чел. Племя, этнос Чел.
Баракзаи 68,75 Шумаразаи 2,5 Хугиани 10
Доулатзаи 30 Кутбазаи 20 Ачакзаи 74
Мататкзаи 20 Мусизаи 25 Гильзаи 200
Бамезаи 10,25 Сирканзаи 10 Кухистани 99,8
Хусайнзаи 14,5 Хасанзаи 28 Таджики 100
Исмаилзаи 12,5 Халазаи 24,5 Кызылбаши 30
Пашазаи 9,5 Писаи 25 Население городов 65
Бабакзаи 17 Даудзаи 100 Повинда 30
Мангалзаи 22,5 Дизаи 55 Моманди, шинвари и тугмани 150
Бостанзаи 47,5 Хайдарзаи 30
Хазарейцы, покорные эмиру 120 Маку 5
Источник: Lumsden 1860: 31–32.
19 Как мы видим, приведенная таблица имеет ряд недостатков: 1) в ней используются данные не по всем регионам – упущены прежде всего сведения по северу, северо-востоку и западу Афганистана; 2) численность жителей южных и юго-восточных территорий указана не по районам проживания, а по племенам; 3) известно, что население страны на протяжении столетия имело тенденцию к сокращению, поэтому в Балхе к середине века не могло проживать такое количество людей1; 4) как показано выше, информация по налогоплательщикам всегда искусственно занижалась, следовательно, оценки Ламсдена и в этом смысле были неполными и охватывали лишь часть жителей.
1. По сведениям Эльфинстона, Балх кроме самого города и прилегающих районов включал Майману, Андхой, Шибирган, Хульм, Имам-сахиб, Кундуз, Хост, Андараб и Талукан (Elphinstone 1842b: 182–183).
20 Позднее, в 1871 г., начальник разведки индо-британской армии, генерал Ч. Макгрегор на базе сравнительного анализа материалов европейцев, побывавших на афганской территории, а также результатов собственных исследований обобщил данные по демографии страны. Поставив под сомнение все прежние выводы, он предложил новую оценку, близкую, с его точки зрения, к реальности. По его подсчетам, численность населения Афганистана находилась в пределах 4901 тыс. чел. (MacGregor 1871: 32).
21 Табл. 2.
22 Население Афганистана по племенам, народам и регионам, по данным Ч. Макгрегора, 1871 г.
23 (тыс. чел.)
Ареал проживания, племя Тыс. Ареал проживания, племя Тыс. Ареал проживания, племя Тыс.
Бадахшан и дарваз 55 Таджики 500 Мангали 3
Кундуз, Хульм, Балх 350 Кызылбаши 150 Джадрани 3
Чар-вилайет 237 Вазиры 127,5 Шинвари 50
Аймаки 250 Ширани 30 Хугиани 50
Хазарейцы 150 Тури 21 Моманды 80
Дуррани 600 Бангаши 21 Джаджи 7
Систанцы 127,5 Займухт 21 Юсуфзаи 400
Тарины 38 Оракзаи 106 Читральцы и др. 150
Какары 72 Давари 34 Кафиры 100
Гильзаи 276 Хоствал 12 Кухистани  100
Повинда 30 Африды 85 Смешанное население городов  65
Хиндки и джаты 600 Джаджи 7    
Всего  4901
Источник: MacGregor 1871: 32.
24 Критикуя оценочные данные Ферье и называя их “очень расплывчатыми”, Макгрегор, в частности, писал:
25 Они, конечно, не могут сходиться с моей оценкой, поскольку Ферье включает только провинции Герат, Кандагар и Кабул. Афганский Туркестан не был тогда завоеван, не упоминаются и пограничные племена Британской Индии. Если добавить еще их, то численность афганцев (т.е. пуштунов. – О.У.), по Ферье, увеличилась бы на 978 тыс., или же только афганцев было бы 3478 тыс. чел. Это явное завышение. Он указывает число афганцев в Герате и Кандагаре в 900 тыс. чел. Это, кажется, слишком много… Опять же, в Кабуле он насчитывает 1600 тыс. афганцев, в то время как мы знаем, что единственными афганцами, о которых можно говорить, что они входят в юрисдикцию Кабула, являются гильзаи (276 тыс. чел.), повинда (30 тыс.), тури (21 тыс.), давары (31 тыс.), хафил (12 тыс.), шинвари (50 тыс.), хугиани (50 тыс.), моманды (80 тыс.) – всего 553 тыс. чел. Фактически, если принять оценку Ферье и добавить (еще) провинции и племена, которые он пропустил, то есть 2286 тыс. чел., то общее число увеличится до 6486 тыс. чел. (MacGregor 1871: 33).
26 Итак, он считал завышенными оценки Ферье по Кандагару и Герату и, как впоследствии выяснилось, оказался прав. В 1886 г. были получены данные, основанные на новых полевых материалах членов английской разграничительной комиссии, действительно показавшие значительно меньшее число жителей в провинции Герат. Авторы исследования предположили, что на ее территории находилось около 128 тыс. семей, или 650 тыс. чел., и при этом допустили, что эта цифра может быть снижена до 500 тыс. (Barrow 1893c: 3). Данные Макгрегора по численности кафиров2, живших в изоляции от остального населения Афганистана в относительно спокойной обстановке, наоборот, сильно расходились с более поздними оценками. В 1883 г. их количество оценивалось в 35 тыс.; в 1891 г. по одним данным – в 52,5 тыс., а по другим – в 44 тыс. чел. (Kakar 1971: 182).
2. Группа родственных народов, живущих в северо-восточных горных районах Афганистана. До завоевания региона эмиром Абдуррахман-ханом в конце XIX в. они придерживались доисламских верований, за что мусульманами были названы кафирами (араб. كافر‎ – неверующий, иноверец). Были насильно обращены в ислам.
27 Трудно сделать вывод относительно точности всех этих оценок, в том числе данных Макгрегора, поскольку ни к его времени, ни после какие-либо подробные демографические изыскания в национальном масштабе не проводились. Но в целом, если не брать расчеты по отдельным регионам, можно сказать, что его критика была справедливой: у многих упомянутых путешественников в сумме получалась слишком завышенная для Афганистана цифра.
28 Отечественные исследователи на основе сравнительного анализа всех материалов опубликовали расчеты, схожие с оценками европейских коллег. В частности, Н.А. Аристов, анализируя демографические данные, встречавшиеся в разных источниках, пришел к выводу, что во владениях афганского эмира к концу XIX в. жили примерно 5 млн чел. (Аристов 1898: 278, 292). А.Е. Снесарев среди различных оценок, сделанных специалистами, наиболее точным также считал именно этот показатель (Снесарев 2002: 102).
29 На уровне афганских властей попытки проведения переписи предпринимались в 1876 г. при эмире Шер Али-хане. Тогда же появились первые собственно афганские оценки, полученные благодаря советнику эмира Кази Абдул Кадиру, весьма образованному торговцу, знавшему английский и хинди. Кадир приехал по просьбе Шер Али-хана из Пешавара в Кабул и оказал сильное влияние на мировоззрение правителя. Афганским эмиром был проведен ряд реформ и мероприятий, в частности, были предприняты попытки определить количество жителей страны. По итогам этих работ численность населения Афганистана без учета кафиров и арабов была оценена в 4004 тыс. чел. (Kakar 1979: 182). Уместно здесь отметить, что эти собственно афганские данные в 1886 г. попали в руки к членам английской разграничительной комиссии и сохранились только в англоязычных источниках (Fakir Saiyid Iftikhar-ud-din 1910: 55).
30 Эмир Абдуррахман-хан, правивший в 1880–1901 гг., много говорил на тему численности своих поданных и часто не соглашался с приведенными оценками, полагая, что население Афганистана намного больше. Ошибочность выводов иностранных исследователей эмир объяснял невежеством их авторов и утверждал: “У них нет возможностей узнавать положение дел в стране или о переменах, через которые она прошла”, но при этом “они претендуют на знание того, чего не знают, и … предоставляя неправильную информацию, обманывают общество” (Mir Munshi Sultan Mahomed Khan 1900: 279).
31 С этим аргументом можно отчасти согласиться, ведь, как уже было показано, для получения близкой к реальности оценки не было возможностей. Однако их не было не только у иностранных исследователей, но и у самого эмира. Тем не менее Абдуррахман-хан имел на этот счет собственные соображения. Как отмечает афганский историк Х. Какар, эмир не был последователен в своих оценках и каждый раз в зависимости от обстоятельств называл новую цифру. Так, в первые годы правления он оценил количество своих поданных в 2 млн чел., а впоследствии объявил, что англичане насчитывают в Афганистане только 10 млн, в то время как жителей страны в два раза больше. Постепенно в дальнейшем Абдуррахман-хан стал оценивать численность как более низкую, в 1883 г. он остановился на показателе в 13 млн, а в 1888 г. вовсе сообщил, что она составляет 4345 тыс. чел. (Kakar 1979: 181–182). Лорд Керзон рассказывает, что во время встречи с эмиром в 1894 г. в ответ на вопрос Абдуррахман-хана о размере афганского населения один из придворных назвал цифру 8 млн (Curzon 1923: 72). Во многих прокламациях, адресованных провинциальным чиновникам и населению, эмир говорил о двадцатимиллионном населении страны (Катиб 1915: 670, 787, 864, 1028). Следовательно, его оценки не следует воспринимать всерьез – за ними всегда стояли политические интересы, и приводимые правителем цифры могли сильно колебаться в зависимости от того, кому предназначались.
32 В то же время Абдуррахман-хан изъявил желание определить точное число своих поданных. Так как эмир многие годы жизни провел в русском Туркестане, он был хорошо знаком с требованиями современного государственного устройства и понимал важность решения этого вопроса. Подсчет количества жителей страны был необходим, во-первых, для максимизации налоговых сборов, и во-вторых, для определения точного числа потенциальных рекрутов в случае военной интервенции. Эмир в своей прокламации от 1884 г., изданной для обоснования необходимости проведения мероприятий, связанных с общенациональной переписью, заявил, что в случае вторжения какого-либо внешнего врага в Афганистан ему заранее будет известно, сколько бойцов из числа мусульман он сможет мобилизовать для ведения религиозной войны. Он действительно уделял особое внимание усилению обороноспособности своего государства, опасался не только внезапного нападения извне, но и внутренних потрясений. В этой связи во время переписи отдельное внимание было уделено определению численности боеспособного мужского населения в возрасте 14–50 лет. В работах Какара встречаются сообщения о практических шагах, направленных на сбор данных, но нет сведений о результатах работы. По словам исследователя, он не располагает детальной информацией. В доступных ему источниках есть только сведения о том, что перепись была частично завершена до районов Гиндукуша, но не указывается, какие именно районы были охвачены. Задача подсчета была возложена на относительно грамотных людей – казыев и улемов 3. Эмир не прочь был включить в итоговое число и женскую часть населения, но это могло вызвать возмущение общественности и исламских клерикалов, поэтому в “перепись” должны были попасть лишь мужчины. Из-за нехватки человеческих ресурсов при проведении работ кроме служителей культа были задействованы и сотрудники налогового аппарата (Kakar 1979: 182).
3. Знатоки теоретических и практических сторон ислама.
33 Таким образом, попытки проведения полномасштабной переписи, предпринятые двумя афганскими эмирами, не увенчались успехом, и вопрос численности афганского населения продолжал и далее обсуждаться на уровне оценок. Считалось, что к концу XIX в. общее количество жителей страны составляло 4–5 млн чел. Проверить правильность этой оценки в определенной степени можно, ознакомившись с материалами английской разграничительной комиссии, которая подробно изучала население Бадахшана и Каттагана, Афганского Туркестана (Чар-вилайета) и Герата. По другим провинциям имеется скудная статистика. Собранные комиссией данные сильно отличаются от “расспросных сведений”, которые в ряде случаев явно завышены. Например, у Мельникова численность хозяйств Якауланга составляет 12,5 тыс. (или 75 тыс. чел.), Ташкургана – 10 182, Бамиана – 9991 (Мельников 1907: 114), в то время как результаты исследования комиссии по этим (а также многим другим) местам показывают значительно меньшие цифры (см. табл. 3 и 4).
34 Табл. 3
35 Численность населения некоторых провинций и районов по оценкам английской разграничительной комиссии (1884–1886 гг.).
 Провинция, район Из расчета 5 чел. на одну семью Кол-во чел. Примечания
  Семей Чел.
г. Кабул     140 000  
Джелалабад 14 293 71 465 Данные Макгрегора
Каттаган и Бадахшан     240 000  
Туркестан     400 000  
Бамиан 4300 21 500    
Герат 128 000 650 000    
Исталиф 1200 6000    
Тагаб 8000 40 000    
Чарикар 3000 15 000    
Пушти-руд 83 860 419 300    
Чахансур 16 272 70 000    4,3 чел. на семью
Кандагар     67 700 Город и окрестные районы
Бакуа 3000 15 000    
Шоравак     21 000  
Якауланг 3000 15 000    
Гурбанд 5000 25 000    
Дайзанги 11 000 55 000    
Бехсуд 15 000 75 000    
Хазараджат 77 500 387 500    
Всего 373 425 1 865 765 868 700  
Источник: MacGregor 1871: 403, 633–635; 1914: III; Barrow 1893b: 4; Barrow 1893c: 3; Mason 1893: 18–20, 22, 24; Elles 1893: Ар. А. Р. 1, 13, 16–17, 24; Tate 1909: 223.
36 Все участники комиссии исходили из того, что среднее афганское хозяйство состояло из пяти человек. чКазалось бы, это очень мало, когда речь идет о традиционной восточной семье, но источники показывают, что такие выводы были результатом полевых исследований. Например, согласно Дж. Тейту, изучившему 50 домов в Чахансуре, средний показатель по этому району составлял 4,3 чел. на семью (Tate 1909: 224). Таким образом, в перечисленных в таблице регионах в среднем проживало около 2734 тыс. чел. Поскольку эти провинции и районы охватывают свыше половины территории Афганистана, то население оставшейся части страны, а это преимущественно районы обитания пуштунских племен, в совокупности не могло превышать 1,5 млн чел.4. Следовательно, если исходить еще из того, что на вышеперечисленных территориях, возможно, не были учтены некоторые населенные пункты и в одних местах цифры были завышены, а в других, наоборот, занижены – то к концу XIX в. общая численность жителей страны могла находиться в диапазоне 4–4,5 млн чел. Несмотря на то что большая часть пуштунского населения вместе с аннексированной частью Афганистана отошла к Британской Индии, доля этих племен, согласно большинству оценок, продолжала оставаться высокой.
4. Эта оценка получена следующим образом: согласно результатам переписи 1876 г., пуштунов во всем Афганистане насчитывалось около 2270 тыс. чел. (Fakir Saiyid Iftikhar-ud-din 1910: 55). Из них в таблице (см. табл. 3) были учтены только обитатели районов Джелалабада, Кандагара и Пушти-Руда (свыше 500 тыс. чел.). Кроме того, пуштуны проживали и в других афганских провинциях и районах, прежде всего в центральной части страны. Их тоже необходимо вычесть из общего показателя. В результате в среднем получаем цифру в 1,5 млн чел.
37 Как было отмечено выше, такая картина сформировалась на основе материалов исследований того периода, когда южные и юго-восточные регионы страны были сравнительно густонаселенными, а северная часть была освоена слабо, здесь даже наблюдалось постепенное сокращение количества жителей. Также приведенные в таблицах данные показывают, что при оценке пуштунских народов исследователи всегда давали детальную информацию, вне зависимости от ареала их обитания, а по остальным этносам предоставляли более обобщенные сведения. Отчасти это было связано с тем, что “пуштуны обычно оказывались наиболее заметными для глаз наблюдателей и путешественников” и «такая “заметность” пуштунов объяснялась их политико-социальной значимостью, господствующим положением в земледельческих оазисах и городах»; кроме того, иногда эти оценки могли “включать не только собственно пуштунское население, … но и зависимых от него жителей” (Белокреницкий 2002: 43).
38 Изложенная информация в силу перечисленных причин (сокращения площади афганских земель в разные периоды в результате аннексий, фрагментарности существующих сведений) не дает возможности проследить динамику общей численности афганского населения на протяжении XIX в. Однако имеющиеся данные по многим крупным городам и регионам помогают показать тенденции изменения общего показателя. Коротко рассмотрим только самые основные из этих цифр.
39 Число жителей г. Кандагар в 30-х годах XIX в., по одним источникам, составляло 25–30 тыс. чел. (Masson 1844a: 280), а по другим – 60 тыс. чел. (Conolly 1834: 105; Malleson 1878: 25–26). Если за основу взять оценку Конолли, то к концу века население города сократилось на 50%. К такому выводу приводят показатели переписей конца XIX в.: к 1880 в г. Кандагар проживало 31 тыс. чел. (Kakar 1971: 2), а в 1891 г. – 31,5 тыс. (Kakar 1979: 182). В другом важном городе, Герате, по данным тех же источников, в 30-е годы было от 40 (Conolly 1834: 2) до 60 тыс. жителей (Lal 1846: 265–266). Здесь, начиная с 1838 г., в результате ряда военно-политических событий произошло многократное сокращение населения. К 1886 г. в г. Герате осталось лишь 8 тыс. чел. (Barrow 1893c: 3). Это в среднем в шесть раз меньше, чем в 1830-х годах.
40 Похожая ситуация наблюдалась и в других, меньших по площади, районах и городах. В 1840-х годах только в г. Шибирган проживало 12 тыс. чел. (Ferrier 1857: 202), а по состоянию на 1886 г. во всей области Шибиргана насчитывалось 3 тыс. семей, в самом же городе и его окрестностях – всего 4 тыс. чел. (Barrow 1893b: 27), т.е. в три раза меньше, чем за сорок лет до этого. В Андхойе в 20-х годах XIX в. имелось около 4 тыс. домов (Мейендорф 1975: 83), но к 1880-м город представлял из себя “не что иное, как скопище грязных руин” с 3 тыс. или даже меньшим количеством домов (Yate 1888: 235). В Исталифе и окрестных деревнях в первой половине столетия в сумме насчитывалось 3 тыс. домов, или 15–18 тыс. жителей (Masson 1844c: 122), а к началу ХХ в. численность его населения сократилась в три и более раз и составляла 5 тыс. чел. (Gregorian 1969: 148).
41 Массу таких примеров можно привести и по другим регионам Афганистана. Как показывают данные, в большинстве случаев численность населения городов и районов к концу века сократилась в более чем два раза. Основная причина заключалась в войнах, конфликтах, а также эпидемиях. Исключением при этом являлся г. Кабул, где наблюдался обратный процесс. Столичный регион всегда притягивал жителей со всех уголков страны, что помогало ему оправиться от последствий катастроф, сохранять стабильные темпы роста населения. По сведениям Ч. Массона (Masson 1844b: 260), А. Бернса (Burnes 1834a: 335), Г. Вигне (Vigne 1840: 168) и К. Нейманна (Нейманн 1848: 15), в 1830-е–1840-е годы в Кабуле проживало 60 тыс. чел.. Согласно материалам переписи 1876 г. население города составляло 140,7 тыс. чел. (Kakar 1971: 2). Т.е. за тридцать-сорок лет число жителей столицы выросло почти в 2,5 раза.
42 Этнический состав населения Афганистана
43 Часть народов Афганистана – пуштуны, таджики, узбеки, хазарейцы, белуджи, арабы, туркмены, киргизы, нуристанцы, фирузкухи, джамшиды, теймури и т.д. – издавна проживают на территории страны, другие переселились сюда или были переселены в последние столетия. В XIX в. в список афганских народов также входили небольшие сообщества индусов, евреев и армян, которые сегодня стали еще меньше или окончательно растворились среди окружающих их более крупных этнических или конфессиональных групп.
44 Изучая демографию некоторых мест компактного проживания непуштунских народов, исследователи иногда обозначали эти этносы по их территориальной или языковой принадлежности (напр., кухистани, бадахшани, герати, кабули и т.д.). В большинстве случаев это касалось таджиков. Эльфинстон говорил о сложности оценки их численности. По его словам, в отличие от кочевых и полукочевых сообществ, таджикские группы не имеют единой структуры, они разбросаны по нескольким соседствующим друг с другом странам и в большинстве случаев смешаны с другими народами, в частности с узбеками и афганцами (Elphinstone 1842a: 403). По поводу их расселения он писал: “Таджики наиболее многочисленны в городах. Они составляют основную часть населения вокруг Кабула, Кандагара, Газни, Герата и Балха, в то время как в пустынных частях страны, например, в местах обитания хазарейцев, таджика едва ли можно найти” (Ibid.: 403, 408).
45 По сравнению с другими упомянутыми путешественниками, Эльфинстон более подробно рассматривал вопрос численности таджиков: остальные исследователи чаще акцентировали внимание на пуштунских народах, а по иным этносам давали обобщенные данные. Например, Эльфинстон пишет, что численность таджикских семей в Кухистане составляла 40 тыс. (Ibid.: 409), а Ламсден и Макгрегор жителей этой области вообще указали как “кухистани” (см. таблицы).
46 Раверти, использовавший различные источники по истории и географии Афганистана, писал, что Нангархар являлся “одной из шести провинций или территорий, населенных расой таджиков” (Raverty 1880: 48). По его сведениям, только в этой провинции насчитывалось 12–15 тыс. таджикских семей. Он перечисляет множество крупных деревень и населенных пунктов, расположенных между Нангархаром и Кабулом, а также вокруг столицы, где проживают одни таджики (Ibid.: 49, 53, 56, 60–61, 69, 70). Эти факты подтверждаются и данными Макгрегора, согласно которым в районе Руди-Кашкот обитало 1270 семей таджиков, Руди-Кама – 1519, Султанпура – 900, Сурхруда – 2827 семей (MacGregor 1871: 633–634, 690, 692). Все эти территории относятся к Джелалабаду, крупнейшему городу Нангархара. Таджики также раньше “составляли основную массу земледельческого и городского населения в южном Афганистане” (Рейснер 1954: 76), но к концу столетия, как будет показано ниже, даже в традиционных местах проживания их осталось намного меньше. У других этносов страны к концу XIX в. тоже наблюдалось снижение численности.
47 Данные по таким народам, как джамшиды, фирузкухи, теймури, которые, как и пуштуны, вели кочевой или полукочевой образ жизни, показывают, что племенная структура этих этносов, возможно, позволяла более точно оценить их численность. Тот же Раверти, когда пишет о таджиках, не предоставляет какую-либо информацию об их количестве и ограничивается только перечислением мест их компактного проживания, но, когда переходит к пуштунам, почти везде указывает приблизительное число семей в каждом племени (Raverty 1880: 72–95). Однако И.М. Рейснер предупреждает, что “к сведениям Раверти следует относиться критически, так как он в некоторых случаях явно путал, относя к таджикам все неафганские племена и народности Афганистана, отличные от персов-шиитов по религии (суннитов)” (Рейснер 1954: 78).
48 Сложность определения численности непуштунов, помимо прочего, была связана с тем, что в Афганском Туркестане, Герате и прилегающих территориях этническая картина была более пестрой, с “наибольшим конгломератом народностей”, по сравнению с югом и юго-востоком (за исключением больших городов – Кандагара, Джелалабада и др.), где в подавляющем большинстве районов компактно проживали пуштунские племена (Риттих 1905: 38). По регионам, расположенным к югу от Гиндукуша, Реклю предлагает оценочные данные – 4200 тыс. чел., – вызывающие большие сомнения (Реклю 1887: 70).
49 Повторим, в начале XIX в. пуштунское население было значительным не только на территории современного Афганистана, но и в Пенджабе, Кашмире и других местах. Есть более ранние сведения, подтверждающие это, анализ которых важен для прослеживания общих тенденций. Эти данные показывают, что численность народов, оказавшихся за пределами территорий традиционного проживания, также неуклонно сокращалась. Прежние правители использовали различные примитивные способы ее определения. Надир-шах Афшар, например, желая выявить число хозяйств юсуфзаев, населявших Кашмир, издал указ, который обязывал каждую семью принести в его лагерь копье. В итоге было собрано 600 тыс. копий. К середине XIX в., когда юсуфзаи оказались под властью сикхов, их численность уменьшилась в два раза. Племя абдали (дуррани), по подсчетам того же Надир-шаха, состояло из 195 тыс. семей, которых также стало меньше (Ferrier 1858: 301).
50 Согласно Эльфинстону, свыше 40% населения Афганистана составляли индийцы (кашмирцы, джаты и пр. – 5700 тыс.) и только на втором месте с долей 30% шли пуштуны (4300 тыс.). На третьей позиции находились персы (1500 тыс., или 11%), к которым исследователь относил и таджиков. Далее располагались тюркоязычные народы (1200 тыс., или 9%), белуджи (1000 тыс., или 7%) и прочие сообщества (300 тыс., 2%) (Elphinstone 1842a: 113–114).
51 Ферье также предоставляет сведения по этническому составу населения, но только в пределах трех указанных им провинций: Кабул, Кандагар и Герат. Он группирует жителей страны по этническим признакам следующим образом: “Население Афганистана разделяется на две совершенно разные части: во-первых, афганцы, собственно говоря, и во-вторых, таджики, потомки древних завоевателей страны, которых можно разделить на два класса – персы, или жители городов, и аймаки, или кочевники” (Ferrier 1858: 301). В трех провинциях, по его оценкам, 60% населения составляли пуштуны, 40% – таджики. Если брать оценки Ферье по отдельным территориям, то они несколько отличаются: например, в Кабуле и Кандагаре он насчитывал 33% таджиков, в Герате – 67% (Ibid.: 301).
52 Макгрегор, написавший свою работу в конце 1860-х годов, все еще не имел более точных сведений по северным регионам и предоставил свежие данные только по пуштунам (2073,5 тыс. чел., или 42% от всего населения). Доля таджиков, согласно его выводам, как и у Эльфинстона, составляла 11% населения страны. Жителей Бадахшана, Дарваза, Кундуза, Хульма, Балха и Чар-вилайета (всего 642 тыс.) он не группировал по этническому признаку (MacGregor 1971: 32). Что касается Афганского Туркестана (Чар-вилайета), то по этой территории некоторые данные встречаются в работе русского военного врача И.Л. Яворского, сопровождавшего в 1878–1879 гг. миссию генерала Н.Г. Столетова в Кабул. По его сведениям, подавляющую часть жителей региона (400 тыс. чел.) составляли узбеки. Таджиков, которые жили в основном в городах, насчитывалось менее 100 тыс., прочих этносов – 50 тыс. чел. (Яворский 1883: 231). Англо-индийские источники приводят цифру 400 тыс. чел. в отношении всего населения Афганского Туркестана, половину которого, по их оценкам, составляли тюркоязычные народы. Причинами того, что по столь обширной и плодородной территории было рассеяно такое небольшое количество людей, исследователи называли голод и эпидемии, а также войны и беззаконие, царившие в регионе (Barrow 1893b: 4).
53 Среди этносов Афганистана, по имеющимся данным, относительно многочисленными были хазарейцы. Помимо того, что они, как и пуштуны, присутствовали почти во всех районах и провинциях, они часто жили компактно, а в некоторых местах составляли 100% населения. Об их численности в литературе и источниках имеются противоречивые сведения. У Ламсдена указано всего 120 тыс. чел. (см. табл. 1), у Макгрегора – 150 тыс. (табл. 2), а по данным Какара, по состоянию на 1886 г., их было в несколько раз больше – 120 тыс. семей, включая хазарейцев, не покорных эмиру. Последняя цифра кажется более близкой к реальности. Также следует добавить, что хазарейцы, подобно пуштунам, делились на различные племена. К ним можно отнести паси-кух, бехсуда, балхаба, дайкунди, джагату, шейх-али, джагури, даймирдада, мухаммад-хаджа, чардаста и дайзанги (Kakar 1971: 160).
54 Более детальные сведения о составе афганского населения дают результаты оценок периода эмира Шер Али-хана (1863–1866 гг. и 1868–1879 гг.). Согласно этим показателям, больше половины жителей страны относилось к пуштунским народам. Доля таджиков, по сравнению с цифрами из других источников, увеличилась и достигла 22% от общей численности, но в абсолютных показателях это намного меньше (на 600 тыс. чел.), чем написано у Эльфинстона. Узбекам в оценках периода Шер Али-хана отведено 7%, хазарейцам и аймакам – 11%, кызылбашам – 1%, индийцам – 0,7% (Fakir Saiyid Iftikhar-ud-din 1910: 55).
55 Количественное соотношение этносов можно проанализировать и по сведениям из отдельных населенных пунктов, главным образом городов. На основе этих данных также можно проследить, как происходившие в стране социально-экономические и военно-политические процессы влияли на динамику численности жителей Афганистана. При этом необходимо учитывать, что границы провинций, независимых и полунезависимых территорий, городов и районов часто менялись в результате войн, а позже административных реформ, соответственно, могли обновляться и данные по демографии.
56 Афганский Туркестан периода Абдуррахман-хана при губернаторе Сардаре Мухаммаде Исхак-хане включал равнину между Андхоем и Бадахшаном. Численность его оседлого населения в 1884 г. составляла около 87 тыс. семей. В стране насчитывалось 30 тыс. хозяйств узбеков (34%), 16 тыс. – арабов (18%), 11 тыс. – хазарейцев (13%), 8 тыс. – туркменов (9%), 10 тыс. – таджиков (11%), 3 тыс. – пуштунов (3%), а также присутствовали семьи кипчаков, фирузкухов, сейидов, кызылбашев и пр. (Kakar 1971: 139–140). Как видно, доля пуштунов была совсем незначительной, но они жили и в других районах севера, таких как Бадахшан (2,3 тыс. семей) (Barrow 1893a: 18; Gazetteer 1914: III–VII). Здесь интересны данные о количестве семей таджиков, самих древних жителей региона. Чтобы сравнить, вернемся к оценкам разграничительной комиссии по нескольким важным населенным пунктам.
57 Табл. 4.
58 Этнический состав населения по отдельно взятым районам
59 (по данным исследований разграничительной комиссии, 1884–1886 гг.)
60 (тыс. семей)
  Всего Пуштуны Таджики Узбеки Хазарейцы Туркмены Арабы Смешанные Примечание
Сайган 0,8   0,8            
Кахмард 0,4   0,4            
Дуаб 1       1        
Хинджан 0,9       0,9        
Баглан 1 Таджики и афганцы
Андараб 2,6   2         0,6  
Доши 0,9       0,9        
Гури 5,7 2,2  0,5  0,1  2,6      
Айбак 2,5     1       1,2  
Дараи-суф 6,7     0,4 4,5 1      
Балхаб 1,5               Большинство – хазарейцы
Тондж 0,9   0,9            
Ак Купрук 1     1          
Хедждах-нахр 15 3 0,7 8 0,2 2 2    
Ташкурган 5,6               Основная масса –таджики и узбеки
Хаджа-салар 2         2      
Шибирган 3     2   1      
Шортеппа 1,6         2      
Сангчарак 4,8   0,9 3          
Гурбанд 5 2     3        
Всего 63 7,2 5,7 14,5 12,6 8 2 2,2  
Источник: Gazetteer 1914: 20, 35; Barrow 1893b: 11–12, 14–16, 19–21, 23–24, 30, 35–37; Mason 1893: 18–19, 22, 24.
61 Как видно из таблицы, районы Сайган, Камард, Андараб – единственные места, где большинство населения составляли таджики. В остальных регионах преобладали узбеки, хазарейцы или туркмены. Мельников также подтверждает эти факты:
62 Сплошными массами таджики живут в горных долинах Кухдамана и Панджшера, преобладая огромным большинством над другими племенами. Преобладают они и в долинах Гурбанда и Андераба, а также в приамударьинской равнине (в Ходжа-Нахре). Немало таджиков и в остальных местах района. В общем, это самая многочисленная народность района (Мельников 1907: 118).
63 Таджики, согласно данным комиссии, оказались самым многочисленным народом в районах провинции Герат. Например, в Шахфилане из 5,5 тыс. семей свыше 60% были герати (т.е. таджики), в Гуриане к ним относилось 5 тыс. семей, в Анардаре – 1,3 тыс. семей, в Калайи-Кахе они составляли большинство из 1,4 тыс. семей (Barrow 1893c: 22–36).
64 Другие англо-индийские источники сообщают, что самым многочисленным народом этого региона были узбеки. Императорский географический справочник Индии начала ХХ в. дает такую характеристику этнической картине региона:
65 Около половины населения составляют узбеки и туркмены, язык которых тюркский, другую половину – хазарейцы, таджики и арабы, говорящие на персидском языке. Таджики или люди иранской крови, вероятно, представляют самую древнюю выжившую расу в регионе. Вряд ли общая численность населения Афганского Туркестана превышает три четверти миллиона (Imperial 1908: 83).
66 Этнический облик северных районов сильно изменился в результате переселения туда кочевых пуштунских племен во второй половине 1880-х годов. Этот процесс в научной литературе получил название политики пуштунизации севера Афганистана. Правители страны и раньше массово перемещали жителей из одного места в другое, но это переселение по своим масштабам стало беспрецедентным. Абдуррахман-хан был озабочен вопросом обеспечения и укрепления безопасности северных рубежей своих владений, расширением экономических возможностей государства. Для этого он решил из более многолюдных и менее обеспеченных земельными ресурсами районов переселять жителей в менее заселенные и более богатые плодородными угодьями районы, граничащие с русским Туркестаном. Изначально эта политика ненадолго коснулась непуштунских народов самого севера Афганистана, но затем нацелилась исключительно на пуштунские племена. Переселенцев планировали отправить на свободные территории, но на практике Абдуррахман-хан стал отнимать у населения севера “наиболее плодородные земли, которые раздавались афганским сардарам и офицерам. Этим эмир преследовал две цели: с одной стороны, он покупал себе сторонников среди влиятельных сардаров, а с другой стороны, на севере создавалось ядро афганских колонистов, могущих послужить кабульскому правительству надежной опорой в случае волнений на севере” (Станишевский 1940: 35). В результате такой политики “значительное количество узбекского населения бросило обжитые места и ушло либо на правый берег Амударьи, либо в горы Гиндукуша. Позднее в результате резкого повышения земельного налога бегство узбеков приняло еще большие размеры” (Кисляков, Першиц 1957: 156). В итоге, по некоторым данным, на север Афганистана было переселено до 200 тыс. пуштунов, а их доля увеличилась с 4% до 30% от всего населения региона (Lee 2018: 388).
67 Факторы сокращения численности афганского населения
68 Материалы приведенных источников свидетельствуют о неизменном на протяжении всего XIX в. уменьшении численности населения Афганистана. Хотя это было общеафганской тенденцией, в северных и северо-восточных районах сокращение происходило более высокими темпами. В этот период жители страны подвергались негативному воздействию многих явлений и факторов. Периодические конфликты и войны, особенно в городах, вынуждали людей искать более безопасные места. Особенно заметный след оставили внутренние междоусобицы и набеги извне, в результате которых часть жителей городов, селений и районов была истреблена, другая продана в рабство.
69 Северные и северо-западные регионы часто подвергались нападениям со стороны туркменских племен (сарыков, эрсаров, текинцев). Набеги и грабежи, особенно в районах проживания сарыков, считались официальным ремеслом и превратились в отдельную индустрию, приносившую немалую материальную выгоду. На продажу выставляли все, что было захвачено в ходе операций: имущество, скот, людей. Эти действия повлекли за собой не только разрушение хозяйства жителей севера Афганистана, но и поставили под вопрос само существование целых городов, поселков и этнических групп. Например, в первой половине 1840-х годов хивинцы увезли в рабство в Мерв всех мужчин, женщин и детей из 5 тыс. семей джамшидов (Ferrier 1857: 194).
70 Последствия набегов описаны в материалах членов английской разграничительной комиссии периода исследования северных границ Афганистана. Обнаружив заброшенные селения и необитаемые территории, они решили, что вся область между Майманой и Андхоем изначально состояла из сплошной огромной пустыни, но позже обнаружили ошибочность своих суждений. Ч. Иет пишет:
71 Капитан Пикок, только что вернувшийся из исследовательской поездки в направлении к северу и западу от Майманы, говорит нам, что концы всех долин стекаются к Аби-Кайсар. Раньше, то есть в последние примерно 20 лет или около того, … область была хорошо заселена. Она покрыта старыми колодцами и остатками бывших кишлаков или жилищ для зимовки, которые один за другим постепенно стали жертвами атак туркменов, причем во многих случаях были полностью уничтожены, а люди – мужчины, женщины и дети – уведены в рабство, и в результате никто с тех пор не осмелился пойти в те места. Частично пострадало население не только этих, отдаленных от центра районов, но даже оседлых районов вдоль главной дороги (Yate 1888: 135).
72 Далее в качестве примера он приводит район Альмар, плодородную равнину, на которой за 20 лет до исследования проживало 2 тыс. семей и теперь осталось едва ли 700. Другой населенный пункт, Чаршамбе, превратившийся в деревню из 50 домов, раньше был центром густонаселенного района. Такую картину исследователи наблюдали во всех остальных окрестных деревнях (Ibid.: 135). По мере распространения власти Кабула на север и северо-запад набеги стали пресекаться регулярной армией и к 1880-м годам сошли на нет.
73 Эпидемии и инфекционные заболевания (холера, тиф, малярия) были еще одним бедствием, часто обрушивавшимся на разные уголки страны, особенно на столичный регион. От них страдали все без исключения возрастные группы населения. Причины этому во всех местах были примерно одни и те же. Почти все путешественники и исследователи, посетившие основные города Афганистана в рассматриваемый нами период, отмечали высокую степень антисанитарии даже на центральных улицах и рынках главных городов.
74 Были и места (например, такие как г. Кундуз), где образовавшиеся хронические очаги инфекций вовсе исключали условия для нормального проживания. Тем не менее правитель Кундуза каждый раз пытался заселить город за счет жителей покоренных территорий. Так, в середине 1820-х годов из области Бадахшан туда в принудительном порядке было перевезено 25 тыс. семей, или около 100 тыс. чел., что почти привело к опустошению самого Бадахшана. Нездоровая эпидемиологическая обстановка и в целом непривычный для жителей высокогорных районов жаркий климат привели к тому, что к 1832 г. из них в живых осталось только 6 тыс. семей (Нейманн 1848: 57, 60–62).
75 В стране возникали различные виды эпидемий, становившиеся причиной высокой смертности, но в источниках чаще всего встречается информация о распространении холеры и ее последствиях для населения. Во время “Большого персидского голода” (1870–1872 гг.), наступившего вследствие засухи (Кавказ 1872), холера опустошила целые районы Герата и Туркестана (Imperial 1908: 83). Только в период правления Абдуррахман-хана эпидемия этой болезни возникала в стране пять раз (1885, 1889, 1891, 1892 и 1899 гг.), особенно от нее страдал столичный регион. Поскольку информация о положении дел в провинциях отсутствует, о масштабах холеры можно судить по данным Кабула. Трагической для города считается эпидемия 1892 г., в результате которой умерло 14 тыс. горожан, в частности все жильцы 150 домов. Если исходить из данных переписи 1876 г., то Кабул потерял 10% своего населения. Общее число жертв эпидемии по Афганистану эмир оценил в 100 тыс. чел. (Kakar 1979: 184).
76 С приходом к власти Абдуррахман-хана в демографических процессах не произошло положительных изменений – население продолжало сокращаться. Это стало результатом проводимой им политики, в частности жестоких способов покорения и подчинения народов и территорий для окончательного установления централизованного афганского государства. Английские политики и исследователи еще при жизни Абдуррахман-хана называли период его правления “господством террора” (reign of terror). Беспощадные подавления мятежей сопровождались гонениями целых народов, заточениями в тюрьмы, массовыми казнями обвиненных, конфискациями имущества их родственников и друзей. В 1882 г. в местах заключения г. Кабула находились 1,5 тыс. вождей и старейшин Герата и Кандагара. Через три года количество тюрем выросло в несколько раз, количество заключенных достигло 10 тыс., а к концу 1890-х годов – 20 тыс. чел. (Kakar 1979: 38–39). По данным разных источников, всего за время его правления было казнено до 100 тыс. чел. (Lee 1996: 545–548).
77 Многочисленные восстания, ставшие результатом налоговой политики, в разных частях страны за годы правления Абдуррахман-хана унесли десятки, а может, и сотни тысяч жизней. Ярким примером служит продолжительный мятеж племени гильзаев, превратившийся в противостояние с эмиром. Абдуррахман-хан расправился с ними максимально жестоко: многие лидеры, в том числе национальные герои Второй англо-афганской войны, были казнены или посажены в тюрьму. В итоге количество гильзаев уменьшилась на 24 тыс. чел. О потерях армии и ополчений эмира нет данных в источниках, но, несомненно, они были высокими. Человеческие жертвы сопровождались подрывом экономической основы племени. Гильзаи были до такой степени разорены, что не нашли возможности для дальнейшего сопротивления (Kakar 1971: 136).
78 Крайне тяжелыми были последствия похода Абдуррахман-хана начала 1890-х годов против хазарейцев. Афганский историк М. Губар писал, что “жестокость эмира в отношении Хазараджата была беспрецедентной в истории страны, если не считать нападение Чингисхана” (Губар 2014: 670). Во время похода эмир узаконил работорговлю хазарейцами по всей стране, при этом велел установить официальный 10% налог на оформление операции с их продажи. По общим данным за эти годы, была истреблена половина мужчин-хазарейцев (Lee 2018: 399). Эти войны в целом привели к изменению гендерного соотношения в отдельных районах и городах, где мужчин осталось меньше, чем женщин.
79 В целом к концу столетия произошла трансформация процессов, влиявших на снижение численности населения: конфликты, междоусобицы и набеги прекратились к 80-м годам XIX в., но сменились жесткими действиями центральной власти, а эпидемии продолжали распространяться в тех же масштабах. Можно сказать, что внутренняя политика Абдуррахман-хана ухудшила демографические показатели в не меньшей степени, чем нестабильность, войны и конфликты при прежних правителях. В конце XIX в. в Афганистане наблюдалась завершающая фаза процесса сокращения общей численности населения, и политика эмира стала одной из причин этого сокращения.

References

1. Allport, G.W. 1954. The Nature of Prejudice. London: Addison-Wesley.

2. Ananiin, S. 2018. Sovremennye problemy statisticheskoi registratsii invalidov v Rossii [Statistical Problems of Registration of Disabled People in Russia]. In Invalidy, invalidnost’, inalidizatsia (Materialy konferentsii 27–28 sentiabria 2018 g.) [Disabled Persons, Disabilities, Disabilisation (Material of Conference, September 27–28, 2018], edited by Z.H. Saralieva, 16–22. Nizhny Novgorod: NISOTs.

3. Bernstein, F. 2014. Prosthetic Promise and Potemkin Limbs in Late-Stalinist Russia. In Disability in Eastern Europe and the Former Soviet Union: History, Policy and Everyday Life, edited by M. Rasell and E. Iarskaia-Smirnova, 42–66. Oxford: Routledge.

4. Bertaux, D. 1981. From the Life History Approach to the Transformation of the Sociological Heritage. In Biography and Society: The Life History Approach in the Social Sciences, edited by D. Bertaux, 1–31. Beverly Hills: Sage.

5. Blank, H.R. 1957. Psychoanalysis and Blindness. Psychoanalysis Quaterly 26 (1): 1–24.

6. Bolt, D. 2014. The Metanarrative of Blindness: A Re-Reading of Twentieth-Century Anglophone Writing. Ann Arbor: University of Michigan Press.

7. Campbell, T., ed. 2009. Disability Studies Emerging Perspectives. Leeds: Disability Press.

8. Chayne, R. 2009. Theorizing Culture and Disability: Interdisciplinary Dialogues. Journal of Literary and Cultural Disability Studies 3 (1): 101–104.

9. Corker, M, and T. Shakespeare. 2002. Disability/Postmodernity: Embodying Disability Theory. London: Continuum.

10. Dobrovolskaya, V.E. 2018. Mnimaia realnost’ i invalidnost’ v russkoi volshebnoi skazke v kontekste obscherusskoi folklornoi traditsii [Imagined Reality and Disability in Russian Fairy Tale in the Context of Russian Folklore Tradition]. Etnograficheskoe obozrenie 1: 12–28.

11. Endaltseva, A.С. 2018. Disability Studies i poiski “chistoi” modeli: pro shvy, ne-vozmozhnost’ i prostranstvo; mezhdu Global’nym Yugom i Global’nym Severom [Disability Studies: In Search of “Pure” Model: about Stitches, Disability and Spaces]. In Obratnaia storona Luny, ili chto my ne znaem ob invalidnosti (teoria, reprezentatsia, praktiki) [Back Side of the Moon, or What We do not Know about Disability (Theory, Representation, Practices)], edited by A.S. Kurlenkova and E.E. Nosenko-Stein, 43–74. Moscow: MBA.

12. Fieseler, B. 2014. Soviet-Style Welfare: The Disabled Soldiers of the “Great Patriotic War”. In Disability in Eastern Europe and the Former Soviet Union. History, Policy and Everyday Life, edited by M. Rasell and E. Iarskaia-Smirnova, 18–41. Oxford: Routledge.

13. Frolova, A.V. 2018. Antropologiia invalidnosti v culture materinstva i detstva (po materialam Arkhangelskogo Severa) [Anthropology of Disability in the Culture of Motherhood and Childhood (on the Materials of Arkhangelsk North]). Etnograficheskoe obozrenie 1: 28–35.

14. Gennep, van A. 1999. Obriady perekhoda: sistematicheskoe izuchenie obriadov [Rites of Passage: Systematic Study of Rituals]. Moscow: Vostochnaia literatura.

15. Gerber, D.A., ed. 2000. Disabled Veterans in History. Ann Arbor: University of Michigan Press.

16. Goffman, E. 1963. Stigma and Social Identity. In Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity, by E. Goffman, 1–11. New Jersey: Prentice-Hall.

17. Helman, C. 2007. Culture, Health and Illness. New York: Oxford University Press.

18. Hummersley, M. 1989. The Dilemma of Qualitative Method: Herbert Blumer and the Chicago Tradition. London: Routledge.

19. Iarskaia-Smirnova, E. 2001. Social Change and Self-Empowerment: Stories of Disabled People in Russia. In Disability and the Life Course: Global Perspectives, edited by M. Pristley, 101–112. Cambridge: Cambridge University Press.

20. Johnstone, D. 2005. An Introduction to Disability Studies. Oxford: David Fulton Publishers.

21. Klepikova, A.A. 2015. Review of: Disability in Eastern Europe and the former Soviet Union: History, Policy and Everyday Life, edited by M. Rasell and E. Iarskaia-Smirnova. Antropologicheski forum 26: 222–244.

22. Klepikova, A.A. 2018. Navernoe, ya durak: antropologicheskii roman [Perhaps, I am Foolish: Anthropological Novel]. St. Petersburg: Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2018.

23. Kurlenkova, A. 2018. Invalidnost’ kak effect praktik: popytka novoi kontseptualizatsii [Disability as an Effect of Practices: An Attempt of New Conceptualization]. In Obratnaia storona Luny, ili chto my ne znaem ob invalidnosti (teoria, reprezentatsia, praktiki) [Back Side of the Moon, or What We do not Know about Disability (Theory, Representation, Practices)], edited by A.S. Kurlenkova and E.E. Nosenko-Stein, 25–44. Moscow: MBA.

24. Linton, S. 1998. Claiming Disability: Knowledge and Identity. New York: New York University Press.

25. Murphy, R.F., et al. 1988. Physical Disability and Social Liminality: A Study in the Rituals of Adversity. Social Science & Medicine 26 (2): 235–242.

26. Nosenko-Stein, E. 2018. Antropologia invalidnosti: problemy i zadachi [Anthropology of Disability: Problems and Goals]. Etnograficheskoe obozrenie. 2018. No. 1. P. 5–11.

27. Oliver, M. 1996. Understanding Disability: From Theory to Practice. London: Macmillan.

28. Saillant, F., and S. Genest, eds. 2007. Medical Anthropology: Regional Perspectives and Shared Concerns. Oxford: Blackwell Publishing Ltd.

29. Schutt, R.K. 1996. Investigating the Social World: The Process and Practice of Research. Thousand Oaks: Pine Forge Press.

30. Semenova, V., ed. 1994. Biograficheskii metod: istoriia, metodologiia, praktika [Biographical Method: History, Methodology, Practices]. Moscow: Institut sotsiologii RAN.

31. Shakespeare, T., and N. Watson. 2011. The Social Model of Disability: An Outdated Ideology? In Exploring Theories and Expanding Methodologies: Research in Social Science and Disability, edited by S. Barnartt and B. Altman, 2: 9–28. Bingley: Emerald Group.

32. Siebers, T. 2008. Disability Theory, Boldly Rethinking of the Last Thirty Years from the Vantage Point of Disability Studies. Ann Arbour: University of Michigan Press.

33. Thomas, C. 2007. Sociologies of Illness and Disability: Contested Ideas in Disability Studies and Medical Sociology. Basingstoke: Palgrave Macmillan.

34. Torlopova, L.A. 2018. Rossiiskaia medico-sotsialnaia ekspertiza kak obriad perekhoda [Russian Medical and Social Expertise as a Rite of Passage]. Etnograficheskoe obozrenie 1: 47–59.

35. Turner, V. 1983. Simvol i ritual [Symbol and Ritual]. Moscow: Vostochnaia literatura.

36. Watson, N., A. Roulstone, and Th. Carol, eds. 2012. Routledge Handbook of Disability Studies. London: Routledge.

37. Yasina, I. 2012. Chelovek s chelovecheskimi vozmozhnostiami [A Porson with Personal Abilities]. Moscow: Eksmo.

Comments

No posts found

Write a review
Translate