Везде
Влияние числа сиблингов и очередности рождения на индивидуальную кооперативность во взрослом возрасте: экспериментальное исследование среди бурят
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Влияние числа сиблингов и очередности рождения на индивидуальную кооперативность во взрослом возрасте: экспериментальное исследование среди бурят
Аннотация
Код статьи
S086954150012356-1-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Ростовцева Виктория Викторовна 
Должность: специалист, младший научный сотрудник центра кросс-культурной психологии и этологии человека
Аффилиация: Институт этнологии и антропологии РАН
Адрес: Ленинский пр. 32а, Москва, 119991, Россия
Бутовская Марина Львовна
ORCID: 0000-0002-5528-0519
Должность: главный научный сотрудник, заведующая центром кросс-культурной психологии и этологии человека
Аффилиация: Институт этнологии и антропологии РАН
Адрес: Ленинский пр. 32а, Москва, 119991, Россия
Мезенцева Анна Александровна
ORCID: 0000-0001-6149-8971
Должность: стажер-исследователь центра кросс-культурной психологии и этологии человека
Аффилиация: Институт этнологии и антропологии РАН
Адрес: Ленинский пр. 32а, Москва, 119991, Россия
Дашиева Надежда Базаржаповна
ORCID: 0000-0002-3652-2535
Должность: заведующая научно-исследовательской лабораторией истории и теории культуры
Аффилиация: ФГБОУ ВО “Восточно-Сибирский государственный институт культуры”
Адрес: ул. Терешковой 1, Улан-Удэ, 670031, Россия
Выпуск
№5
Страницы
162-184
Аннотация

Настоящая работа посвящена экспериментальному исследованию индивидуальной склонности к кооперации и ее связи с рядом показателей состава семьи среди современных бурят. Эксперимент был основан на экономических играх с непосредственными денежными выплатами, что позволило количественно оценить индивидуальную склонность к групповой и парной кооперации. Результаты показали, что молодые мужчины из многодетных семей (≥ 4 детей в семье) были более склонны проявлять кооперацию в групповых взаимодействиях, в то время как мужчины, бывшие единственным ребенком в семье, демонстрировали эгоистичное поведение. Для женщин основным фактором, связанным со склонностью к кооперации, было положение среди сиблингов: являвшиеся первым ребенком в семье (старшая сестра) были наименее кооперативны в парных взаимодействиях с другими девушками. Полученные результаты свидетельствуют о том, что социализация в семье оказывает заметное влияние на формирование индивидуальных и полоспецифических различий в просоциальных предрасположенностях, которые проявляются во взрослом возрасте.

Ключевые слова
кооперация, альтруизм, эгоизм, семья, сиблинги, буряты, Дилемма заключенного, сестры, братья, экономические игры
Источник финансирования
Исследование проведено при финансовой поддержке следующих организаций и грантов: Российский научный фонд, https://doi.org/10.13039/501100006769 [проект № 18-18-00075]
Классификатор
Дата публикации
28.12.2020
Всего подписок
8
Всего просмотров
436
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Социальность является неотъемлемой характеристикой Homo sapiens. Несмотря на то что человек признан “гиперкооперативным” видом, на сегодняшний день известно об индивидуальных различиях людей в склонности к просоциальному поведению (Ростовцева, Бутовская 2018; Peysakhovich et al. 2014; Volk et al. 2012; Yamagishi et al. 2013). Это означает, что, в общем, одни люди более склонны вести себя просоциально и альтруистично, в то время как другие проявляют склонность к эгоистичному поведению. При этом индивидуальные предрасположенности характеризуются значительной стабильностью (особенно во взрослом возрасте), т.е. с большой долей вероятности проявляются в различных ситуациях на протяжении продолжительных жизненных периодов человека. Основные естественные стратегии кооперативного поведения, выделяемые многими исследователями, включают альтруистичное поведение (т.е. безвозмездную кооперацию), условную кооперацию (напр., взаимную), а также эгоизм. К эгоизму относят и применение стратегии обмана, и непосредственно эгоистичную стратегию, т.е. нежелание делиться, помогать, вступать в кооперативные отношения (Ростовцева, Бутовская 2017; Fischbacher et al. 2001; Kurzban, Houser 2005; Fischbacher et al. 2012). Множество антропологических исследований, проводившихся в различных странах как в современных доиндустриальных обществах (Henrich et al. 2004, 2005; Soler 2012; Gerkey et al. 2013; Ensminger, Henrich 2014; Thomas et al. 2016; Butovskaya et al. 2020), так и в обществах с высоким уровнем индустриализации и урбанизации (см. обзоры: Balliet et al. 2011; Dorrough, Glöckner 2019), показывают, что во всех без исключения культурах сосуществуют просоциальные и эгоистичные стратегии поведения человека.
2 Индивидуальные различия в поведении формируются у человека под действием множества социальных, культурных и биологических факторов. Исследование особенностей просоциального поведения, а также причин наблюдаемых индивидуальных различий представляют большую ценность для понимания механизмов функционирования социальной системы человека и эволюции социальности как таковой (Кропоткин 1907; Ростовцева 2015, 2016; Эфроимсон 1971; Nowak 2006; Silk, Boyd 2010; Jaeggi, Gurven 2013).
3 Окружающая среда влияет на формирование личности и поведенческих предрасположенностей на всех стадиях индивидуального развития, но особое место в этом процессе занимает период детства. Это связано с тем, что наиболее прочные базовые нейронные связи в мозгу образуются на ранних этапах жизни, и далее на всем ее протяжении прочность таких связей обеспечивает сохранность приобретенного опыта (Yang et al. 2009). Такие “знания” составляют, подчас неосознанный, каркас человеческой личности. Интересно, что предрасположенность к реакции на какую-либо информацию и ее запоминание в раннем возрасте задаются уже существующими к моменту рождения структурами мозга (нейронными паттернами), которые, наряду с набором физиологических особенностей, определяются генетическими и пренатальными факторами (Марков 2011: 89–100; Robinson, Smotherman 1991). Таким образом, формирование базовых индивидуальных предрасположенностей к определенному поведению – это результат сложного процесса взаимодействия генов и окружающей среды.
4 До вступления во взрослую жизнь одним из важнейших институтов социализации человека (а до определенного возраста и единственным) является его семья. Размер и состав семьи, в частности количество братьев и сестер (сиблингов), с которыми человеку приходится постоянно общаться в детстве, а также очередность рождения оказывают значительное влияние на приобретение социальных навыков (Бутовская, Бойко 2001; Бутовская и др. 2004; Salmon 1998; Salmon, Daly 1998; Sulloway 1995). В связи с этим совершенно логичным будет предположить, что такое влияние затрагивает в т.ч. и формирование предрасположенностей к кооперативному и альтруистичному поведению в более взрослом возрасте.
5 Исследование влияния состава семьи на формирование социальных навыков и просоциальных предрасположенностей представляется исключительно важным в свете процессов трансформации семьи в современном обществе. Демографический переход (Вишневский 2014), который знаменует постепенное движение от традиционного общества с высокой рождаемостью к индустриальному с нуклеарной семьей и небольшим числом детей, очевидно, оказывает влияние и на личность человека, развивающегося в новых реалиях, а следовательно, и на социальные процессы в целом. Несмотря на глобальный характер упомянутых трансформаций, на сегодняшний день существует множество традиционно-ориентированных обществ с культурной установкой на многодетность. Теоретически наличие большого числа сиблингов может приводить как к формированию просоциальных качеств (т.к. человек с детства привыкает делиться), так и, наоборот, эгоистичных (т.к. человеку постоянно приходится конкурировать с братьями и сестрами за ограниченные ресурсы). Такая гипотетическая неоднозначность требует тщательной эмпирической проверки. В первую очередь это необходимо для понимания того, в какую сторону может сдвигаться социальное поведение человека в условиях трансформации современной семьи.
6 Несмотря на чрезвычайную актуальность данной темы, в настоящее время она очень слабо исследована. Ряд зарубежных авторов, включавших в свою программу (в качестве сопутствующего параметра) оценку влияния числа сиблингов на кооперативное поведение, пришли к выводу, что зависимости между этими параметрами нет (Angerer et al. 2015; Fehr et al. 2013; Harbaugh, Krause 2000). В то же время исследования в области эволюционной и социальной психологии показывают, что факторы однодетной/многодетной семьи (Гурко, Орлова 2011; Рзаева, Степачева 2018; Силина 2013), а также очередности рождения и родительского фаворитизма (Бутовская, Бойко 2001; Бутовская и др. 2004) оказывают заметное влияние на формирование ряда личностных черт и принятия тех или иных социальных ролей.
7 В настоящей работе мы попытались оценить связь реального кооперативного поведения человека в экспериментальных условиях с рядом демографических характеристик состава семьи, в частности с количеством братьев и сестер и порядком рождения. То обстоятельство, что вышеупомянутые исследования не обнаружили прямой связи кооперативности с абсолютным числом сиблингов в семье, может свидетельствовать о том, что этот фактор характеризуется пороговым воздействием. Например, ключевым может оказаться наличие только одного ребенка в семье либо сам фактор многодетности без привязки к конкретному числу братьев и сестер (т.е., начиная с некоторого числа сиблингов, их конкретное количество уже становится неважным). Таким образом, в нашем исследовании мы сфокусировались на следующем наборе параметров, потенциально оказывающих влияние на кооперативное поведение: общее число сиблингов; число братьев; число сестер; однодетность/многодетность семьи; соотношение братьев и сестер; положение индивидуума среди сиблингов (каким по счету ребенком в семье он являлся ).
8 Для изучения влияния перечисленных параметров на кооперативное поведение мы выбрали этническую группу с устойчивой традицией многодетности. Участниками нашего исследования были буряты Забайкалья и Предбайкалья, проживающие в г. Улан-Удэ. У бурят Забайкалья вплоть до начала ХХ в. основным видом хозяйственной деятельности было кочевое скотоводство, а у бурят Предбайкалья – полукочевое скотоводство, сочетавшееся с охотой, рыболовством и земледелием (Жамбалова 2004а; Гирченко 1928: 44; Вяткина 1969: 63–64, 67, 69–77; Батуева 1989: 51–68; Хангалов 1958а, 1958б, 1959а, 1959б; Mansheev 2009). Согласно Национальной переписи населения 2010 г., в основном буряты расселены на территории Республики Бурятия. Несмотря на то что большинство их сегодня живет современной городской жизнью (Newyear 2009; Chakars 2014), буряты сохраняют свою традиционную культуру и этническое самосознание (Басаева 2004в; Лагойда 2008; Жуковская 2008; Дарханова 2009; Трегубова 2009; Дугарова 2010; Буянтуева 2016; Humphrey 1989). Некоторые исследователи для характеристики особенностей этнического самосознания бурят используют выражение “феномен этнического капсулирования” (Мухина, Дугарова 2010).
9 Традиционное устройство жизни бурят до конца XIX в. было основано на больших патриархальных, патрилокальных семьях, насчитывавших до нескольких десятков человек. Семьи охватывали несколько поколений мужчин (сыновей, внуков и правнуков) – потомков главы семьи (отца, деда, прадеда) с женами и детьми, и все они жили вместе в одном домохозяйстве. Дочери после заключения брака переходили в семью мужа. Несмотря на то что в XX в. на первый план выходит уже малая семья, тесные связи между родственниками поддерживаются и сегодня (Басаева 1980: 15–43, 2004а, 2004в; Бутовская и др. 2004; Васильева 1998; Лагойда 2008; Хаптаев 1984; Цоктоева 2012). Буряты всегда были ориентированы на многодетность, считалось, что чем больше в семье детей, тем лучше. Особенно радовались рождению мальчиков: лишь сыновья могли наследовать имущество после смерти отца (главы семьи). До революции образование получали также только мальчики, обучать девочек не было необходимости, поскольку на протяжении всей жизни им предстояло заниматься только домашним хозяйством и семьей (Басаева 1980: 59–64, 2004б). С малолетства детей привлекали к работе по дому. Им старались прививать трудолюбие, уважение к старшим, готовность оказать помощь. Такие качества, как лень и эгоизм, осуждались и высмеивались. Мальчики и девочки, начиная с 3-4 лет, воспитывались по-разному. Дочерей с раннего возраста привлекали к посильной домашней работе и помощи в воспитании более младших детей, в то время как сыновья (особенно в семьях, где их было немного) занимали более привилегированное положение и пользовались большей свободой. Безусловное признание авторитета старших, характерное для культуры бурят, выражалось в том, что младшие члены семьи подчинялись старшим, это проявлялось и во взаимоотношениях братьев и сестер (Басаева 1980: 100–108, 2004б; Вяткина 1969; Дамбаева 2012; Очиров 2012; Линховоин 1972).
10 Сегодня буряты во основном сохраняют свои традиции воспитания детей (Буянтуева 2016; Замураева 2014) и остаются многодетной популяцией, что позволяет провести в их среде исследование о влиянии такого показателя, как число сиблингов, на формирование индивидуальных просоциальных предрасположенностей. Настоящая работа посвящена проверке следующих гипотез: 1) наличие большого числа братьев и сестер (в общем) положительно сказывается на кооперативности во взрослом возрасте, и это справедливо как для женщин, так и для мужчин; 2) для женщин ключевой является позиция “первый ребенок” в семье (старшая сестра), т.к. она связана с высокой нагрузкой и ответственностью, наибольшей вовлеченностью в дела семьи и воспитание младших; мы полагаем, что женщины, являющиеся первым (и вторым – в случае больших семей) ребенком в семье, отличаются повышенной кооперативностью.
11 Методы исследования. Для количественной оценки индивидуальных предрасположенностей к просоциальному поведению был использован метод эксперимента, в основу которого были положены экономические игры, заимствованные из теории игр (Gintis 2000; Maynard Smith 1982). Этот подход на сегодняшний день очень популярен в исследованиях различных видов социального поведения (альтруизма, кооперации, доверчивости, склонности к риску, обману и эгоизму) (van den Berg, Weissing 2015). Поскольку в экономических экспериментах принятие тех или иных решений сопровождается реальными денежными выплатами, то получаемые результаты обладают довольно высокой валидностью. Для исследования каждого отдельного типа поведения используются свои игровые ситуации, основанные на определенных правилах и схемах выплат. Несмотря на то что эти взаимодействия моделируются, т.е. создаются искусственно, ряд исследований показывает, что поведение людей в экспериментальной обстановке соответствует их поведению в реальной жизни (Franzen, Pointner 2013; Gelcich et al. 2013; Herbst, Mas 2015). Экономические игры широко используются не только в “лабораторных” условиях, но и в полевых – при изучении кооперативного поведения в традиционных обществах по всему миру (обширное собрание работ по данной тематике представлено, напр., в книгах: Henrich et al. 2004; Ensminger, Henrich 2014). В нашем исследовании мы использовали игры “Общественное благо” (Public Goods Game) (Ledyard 1994; Pan et al. 2015) и “Дилемма заключенного” (Prisoner’s Dilemma) (Rapoport et al. 1965; Sparks et al. 2016), которые оценивают индивидуальную кооперативность в групповых и парных взаимодействиях соответственно.
12 Участники исследования. В нашем исследовании участвовали молодые люди бурятской национальности (N=208), проживавшие в г. Улан-Удэ (Бурятия): мужчины (N=104; средний возраст 20±2 г.) и женщины (N=104; средний возраст 20±2 г.). Все они были студентами (примерно в равных пропорциях были представлены юноши и девушки, получающие естественнонаучные, гуманитарные, технические, экономические специальности, а также специальности, связанные с искусством и культурой). По техническим причинам (личное знакомство друг с другом, неполная информация по исследуемым параметрам) данные по нескольким участникам были исключены из анализа. Финальная выборка составила 194 человека (97 мужчин, 97 женщин).
13 Взаимодействия в ходе эксперимента
14 Все 194 человека приняли участие в двух экспериментальных играх: 1) “Общественное благо” – групповая игра из трех последовательных раундов; 2) “Дилемма заключенного” – парная игра из четырех независимых взаимодействий с разными партнерами.
15 Групповая игра “Общественное благо”. Игра состояла из трех последовательных раундов и проводилась в группах из четырех человек одного пола, не знакомых между собой. В ходе игры участники располагались за одним столом напротив друг друга. Любая намеренная коммуникация между ними (переговоры, жесты, мимические выражения) была запрещена в ходе всего эксперимента. В каждом из трех раундов игры каждому члену группы предоставлялось 20 начальных очков, которые имели реальный денежный эквивалент. Участникам предлагалось сделать вклад в “общий проект” из этого капитала (от 0 до 20 очков по своему усмотрению). Невложенные очки оставались у игрока и в конце эксперимента обменивались на реальные деньги в добавление к сумме, рассчитанной за выигранные очки. После принятия решения о вкладах в “общий проект” всеми участниками группы, сумма очков/вложений удваивалась и поровну распределялась между ними. Таким образом, за счет фактора удвоения игроки могли приумножить свой капитал. Из правил игры видно, что максимальная групповая выгода (когда все участники группы получают максимальное приумножение личного капитала, а значит, и итоговых денежных выплат) соответствует максимальным вкладам всех членов группы (по 20 очков). В то же время с индивидуальных позиций наиболее выгодно не вкладывать ничего, а получать прибыль за счет вложений других (невложенные очки остаются у игрока, и помимо этого он получает прибыль после итогового распределения, т.к. сумма очков, вложенных в “общий проект”, после удвоения делится между всеми участниками группы поровну вне зависимости от того, кто сколько вкладывал). Однако индивидуальная стратегия будет успешной только тогда, когда остальные игроки будут что-то вкладывать, если же все решат схитрить, то в “общем проекте” окажется очень мало (или вообще 0) очков и фактор умножения не принесет выгоды никому. Как уже было сказано, все решения принимались без обсуждений и переговоров с другими членами группы. Решения были засекречены (ни один участник не знал размер вклада остальных); конфиденциальность сохранялась до конца эксперимента. Количество полученных из общего “котла” очков в конце каждого раунда объявлялось вслух, но поскольку по правилам игры всем членам группы полагались равные доли, это не давало информации о величине индивидуальных вкладов. В то же время по количеству вернувшихся очков можно было судить об общем уровне кооперативности в группе. После того как результат был объявлен, начинался следующий раунд, который проводился аналогичным образом, с предоставлением каждому участнику новых 20 стартовых очков. Все сохраненные и выигранные игроком в каждом раунде очки суммировались и обменивались в конце эксперимента на реальные деньги.
16 Игра “Общественное благо” отражает социальную дилемму, поскольку индивидуальные интересы в ней вступают в конфликт с выгодой на групповом уровне. Так, с позиции максимизации выплат всем, сидящим за столом, оптимальным является максимальный вклад каждого из них (т.к. впоследствии сумма вложений удваивается), однако, с индивидуальной точки зрения, всегда остается соблазн вложить мало (либо вообще ничего) и получить очки за счет вкладов других участников. Таким образом, эта игра позволяет оценить индивидуальную склонность к просоциальному поведению (Fischbacher et al. 2001; Ledyard 1994; Pan et al. 2015).
17 Парная игра “Дилемма заключенного”. Каждый человек, привлеченный к исследованию, был задействован в четырех парных взаимодействиях с разными партнерами одного пола. Участники располагались за столом напротив друг друга. Им предлагалось одновременно, без возможности намеренной коммуникации, принять решение: “кооперироваться” или “отказаться от кооперации”. Партнеры не знали о решении друг друга. Если оба выбирали кооперацию, то каждый получал по 5 очков; если оба отказывались от кооперации – по 2 очка; если один участник решал кооперироваться, а другой отказаться, то первый получал 1 очко, а второй 8. После каждого взаимодействия участники меняли партнеров, и игра продолжалась по тем же правилам. Также как и в “Общественном благе”, очки имели денежный эквивалент. Полученные в каждом из четырех взаимодействий очки суммировались и в конце эксперимента менялись на реальные деньги. Все решения и объявления результатов были конфиденциальными.
18 В игре “Дилемма заключенного” взаимная кооперация приносит больше выгоды обоим партнерам, чем взаимный отказ от нее. Однако, в соответствии с равновесием Нэша (Nash 1951), единственным рациональным (беспроигрышным) поведением для каждого отдельного участника этой игры является отказ от кооперации. Несмотря на это, множество исследований показывают, что люди склонны кооперироваться даже в этой ситуации; решение “кооперироваться” в “Дилемме заключенного” обычно рассматривается как базовая предрасположенность к просоциальному поведению, которая проявляет себя вопреки математической рациональности (Rapoport et al. 1965; Sparks et al. 2016).
19 Процедура эксперимента
20 Как отмечалось выше, участники в каждой группе и в парах были представителями одного пола и не были знакомы друг с другом. По прибытии на эксперимент для участия в игре “Общественное благо” они располагались в двух отдельных комнатах по 4 человека. После того как все три раунда игры были завершены, участники обеих групп переходили в единое помещение для участия в парных взаимодействиях. Пары формировались таким образом, чтобы партнерами оказывались участники из разных групп; соблюдалось условие: взаимодействовать должны были незнакомые друг с другом люди. Эксперимент проводился на русском языке. До начала участники были проинформированы о том, что в ходе экспериментальных игр они будут зарабатывать очки, которые в конце будут обмениваться на реальные деньги. Курс конвертации не объявлялся до конца исследования, но сообщалось, что средние индивидуальные выплаты составят около 700 руб., однако будут сильно варьировать в зависимости от поведения человека в игре. Предварительно все участники подписали информированное согласие. Исследование было одобрено Институтом этнологии и антропологии РАН.
21 Перед началом каждой экспериментальной игры (“Общественное благо” и “Дилемма заключенного”) всем участникам в деталях были разъяснены ее правила: экспериментатор на доске приводил несколько примеров их применения. Взаимодействия начинались только после того, как все участники ясно понимали, какие действия к какому результату приводят. Экспериментатор предоставлял участникам самим решать, к чему стремиться: к максимизации своего индивидуального выигрыша либо к выстраиванию доверительных отношений с партнерами и увеличению доходов всех членов группы за счет взаимной кооперации.
22 После окончания экспериментальных взаимодействий участники заполнили общие демографические анкеты и получили денежные выплаты в соответствии с заработанными в ходе эксперимента очками.
23 Параметры эксперимента
24 Индивидуальная кооперативность в парных взаимодействиях оценивалась как вероятность принятия участником решения “кооперироваться” в зависимости от значений ряда независимых переменных (предикторов) (см. ниже). Поскольку каждый участник принимал решение несколько раз (в четырех взаимодействиях с разными партнерами), то в анализе использовался статистический метод, позволяющий учесть вклад всех повторных решений.
25 Индивидуальная кооперативность в групповых взаимодействиях оценивалась более сложным образом. В ходе эксперимента каждый участвовал в трех последовательных раундах групповой игры с одними и теми же партнерами. Поскольку после каждого раунда участники получали информацию об общем уровне кооперативности членов своей группы, то поведение в последующих раундах могло быть обусловлено исходом предыдущих взаимодействий. В групповой игре индивидуальная кооперативность оценивалась по двум критериям: 1) величина индивидуального вклада в “общий проект” в первом раунде игры; 2) индивидуальная стратегия поведения, выявляемая на основании анализа вкладов по всем трем раундам с учетом исходов предыдущих взаимодействий. “Величина первого вклада” позволяет оценить изначальную индивидуальную склонность к кооперации. В первом раунде члены группы еще не имели никакой информации о потенциальной кооперативности своих партнеров и могли полагаться только на свою интуицию и внешность партнеров. В ходе анализа индивидуальных вкладов по всем трем раундам были выделены следующие стратегии поведения: 1) эгоистическая – эгоист всегда вкладывал
26 Предикторами просоциального поведения в нашем исследовании выступили следующие демографические параметры: пол, возраст, общее число сиблингов, соотношение братьев и сестер в семье, каким по счету ребенком в семье был участник. На базе этих параметров мы также оценивали влияние такого фактора, как однодетная/многодетная семья. Для рассматриваемой этнической группы, которая в целом характеризуется относительно высоким количеством детей в семьях, многодетными были приняты семьи, в которых было ≥ 4 реб.
27 Статистический анализ данных проводился в программе SPSS (IBM Corp. Released 2015. IBM SPSS Statistics for Windows, Version 23.0. Armonk, NY: IBM Corp.). Половые различия по демографическим показателям оценивались с помощью непараметрического теста Манна–Уитни. В парных взаимодействиях для анализа связи индивидуальной кооперативности с рассматриваемыми независимыми параметрами, а также половых различий в поведении использовались бинарные логистические модели, учитывающие повторные измерения методом обобщенных оценочных уравнений (GEE). Связь величины первых вкладов участников в групповой игре и демографических показателей исследовалась с помощью линейных регрессионных моделей. Коэффициенты детерминации выше 5% для моделей с одним или двумя предикторами приняты значимыми, учитывая специфику изучаемых явлений (поскольку в исследованиях поведения человека речь не может идти о жесткой детерминации поведенческих характеристик каким-либо одним фактором). Для оценки связи индивидуальных стратегий поведения в групповой игре с рядом индивидуальных демографических показателей, а также половых различий в применении тех или иных стратегий использовался критерий независимости хи-квадрат. При необходимости параметры, имевшие категориальную градацию, переводились в бинарный вид путем создания нескольких фиктивных переменных. Уровень статистической достоверности был принят в соответствии со стандартом (
28 Результаты
29 На Рис. 1а представлено общее распределение числа детей в семьях участников нашего исследования. Среднее число детей составило 2,7±1,1 реб. Лишь 12% участников были единственным ребенком в семье, в то время как доля многодетных семей (≥4 реб.) составила 23% выборки.
30

Рис. 1. Распределение (а) числа детей в семьях бурят и (б) стратегий поведения в контексте групповой кооперации между мужчинами и женщинами Примечание: (б) Стратегии: ЭГ – эгоист (всегда вкладывал <50% своего капитала в “общий проект”, вне зависимости от исходов предыдущих взаимодействий); УСЛ – условный кооператор – варьировал вклады в зависимости от вкладов партнеров в предыдущих раундах (УСЛ1 – участники, которые в первом раунде начинали с низких вложений, но затем повышали их в процессе игры; УСЛ2 – участники, которые начинали с высоких вкладов, а затем снижали их); АЛТ – безусловный кооператор (альтруист) (всегда вкладывал ≥ 75% собственного капитала, даже на фоне низкой кооперативности партнеров в предыдущих раундах); ОБМ – обманщик (не вкладывал ничего или резко снижал вклад на фоне высоких вложений партнеров в предыдущем раунде). Распределения стратегий между мужчинами и женщинами достоверно различаются (критерий независимости хи-квадрат: N = 189, X2=11,869, p=0,018).
31 Поскольку на сегодняшний день хорошо известно, что просоциальное поведение мужчины и женщины имеет свои особенности (Balliet et al. 2011), в первую очередь мы оценили гендерные различия в проявлении кооперации в нашей выборке. Достоверных различий между мужчинами и женщинами в парной игре обнаружено не было (GEE с учетом повторных измерений: p=0,462). Распределения стратегий в групповой игре между мужчинами и женщинами достоверно различались (критерий независимости хи-квадрат: N=189, X2=11,869, p=0,018) (Рис. 1б). Учитывая это обстоятельство, мы сочли целесообразным анализировать мужскую и женскую части выборки по отдельности.
32 Таблица 1
33 Характеристика выборки. Описательные статистики и гендерные различия
34
Параметр Пол N Min Max Med Манн–Уитни U p
Возраст м 97 16 18 20 4538,0 0,427
ж 97 13 25 19
Число сиблингов м 97 0 6 1 5453,5 0,046*
ж 97 0 5 2
Число братьев м 97 0 4 1 5282,0 0,110
ж 97 0 4 1
Число сестер м 97 0 3 1 5010,0 0,402
ж 97 0 3 1
Положение среди сиблингов м 97 1 4 1 5545,5 0,018*
ж 97 1 6 2
35 N – число рассмотренных случаев; Min – минимальное значение параметра; Max – максимальное значение параметра; Med – медиана; Манн–Уитни U – статистика непараметрического теста Манна–Уитни; p – статистическая достоверность различий между полами (*p
36 Характеристика выборки по набору исследуемых демографических параметров для мужчин и женщин представлена в Табл. 1. Как можно видеть, в “женской части” немного чаще встречались члены семей с бо́льшим числом детей, нежели в “мужской части” выборки. Это может свидетельствовать о том, что молодые мужчины из многодетных семей реже, чем молодые женщины, становились студентами высших учебных заведений. Обсуждение возможных причин данного явления выходит за рамки настоящей работы.
37 Анализ возможных ассоциаций кооперативного поведения участников с абсолютным числом сиблингов, в частности с числом братьев и сестер, не выявил ни одной достоверной связи. Это согласуется с результатами исследований других авторов, упоминавшихся выше (Angerer et al. 2015; Fehr et al. 2013; Harbaugh, Krause 2000).
38 В дальнейшем анализе мы использовали характеристики состава семьи, которые потенциально могли являться ключевыми в формировании поведенческих предрасположенностей участников с раннего возраста: однодетная или многодетная семья (во втором случае конкретное число братьев и сестер не учитывалось; рассматривались семьи с четырьмя и более детьми на фоне остальных семей); соотношение братьев и сестер в семье; положение среди сиблингов (каким по счету ребенком в семье являлся участник).
39 Таблица 2
40 Связь индивидуальной кооперативности в парных взаимодействиях с демографическими параметрами для мужчин и женщин
41
Зависимая переменная: кооперативность в парных взаимодействиях
Мужчины
Предикторы Уровни предиктора B Wald p
Возрастa –0,068 0,848 0,357
Единственный ребенок в семьеб 0,339 0,622 0,430
Многодетная семьяб –0,085 0,022 0,883
Число братьевв –0,407 0,613 0,434
Положение среди сиблинговг Первый ребенок 0,955 1,112 0,292
Второй ребенок 0,686 0,586 0,444
Третий ребенок 0,801 0,878 0,349
Четвертый ребенокд 0 – –
Женщины
Предикторы Уровни предиктора B Wald p
Возрастa 0,034 0,271 0,603
Единственный ребенок в семьеб 0,782 2,337 0,126
Многодетная семьяб 0,152 0,213 0,645
Число братьевв –0,071 0,058 0,810
Положение среди сиблинговг Первый ребенок –1,192 9,442 0,002**
Второй ребенок –0,840 4,643 0,031*
Третий ребенок –0,666 2,814 0,093
Четвертый ребенок –0,560 1,227 0,268
Пятый ребенок 0,266 0,410 0,522
Шестой ребенокд 0 – –
42 В таблице представлены две бинарные логистические модели: для мужчин и для женщин. В качестве зависимых переменных выступают решения в игре “Дилемма заключенного”, где 1 – решение “кооперироваться”, 0 – решение “отказаться от кооперации”. Каждый участник принимал решение 4 раза (во взаимодействиях с четырьмя разными партнерами), поэтому для анализа использовался метод повторяющихся измерений (обобщенные оценочные уравнения, GEE). Мужчины: N (взаимодействий) = 388; N (уникальных участников) = 97; N (измерений для каждого участника) = 4. Женщины: N (взаимодействий) = 384; N (уникальных участников) = 96; N (измерений для каждого участника) = 4. Предикторы: анепрерывные переменные; ббинарные переменные; вбинарная переменная, где 1 – “братьев больше, чем сестер”, 0 – “сестер больше, чем братьев”; гкатегориальные переменные. Уровни предиктора отображены только для категориальных переменных, дпараметр является избыточным. B – коэффициенты уравнения; Wald – статистка Вальда; p – статистическая достоверность (*p
43 Результаты анализа связи индивидуального поведения в игре “Дилемма заключенного” с рассматриваемыми характеристиками состава семьи для мужчин и женщин представлены в Табл. 2. Помимо приведенных в таблице параметров, учитывались взаимодействия предикторов, однако, поскольку эти взаимодействия не выявили ни одной достоверной связи, мы исключили их из финальной модели и не приводим здесь для облегчения восприятия информации.
44 По результатам анализа парных взаимодействий отмечено: поведение мужчин не было связано ни с одним из рассмотренных параметров; ни мужское, ни женское поведение не было обусловлено однодетностью/многодетностью, также как и соотношением братьев и сестер в семье. Однако среди женщин были выявлены две достоверно значимые зависимости: являвшиеся первым либо вторым (в меньшей степени) ребенком в семье не были склонны проявлять кооперативность в парных однополых взаимодействиях. Важно отметить, что такая связь была обнаружена именно для показателя “первый”, а не “единственный” ребенок в семье. Выявленный отрицательный эффект фактора “первый ребенок в семье” на женскую кооперативность в парах является высокодостоверным, т.к. остается значимым даже после применения поправки Бонферрони.
45

Рис. 2. Распределение (а) величин первых вкладов в контексте групповой кооперации между членами многодетных и других семей для мужчин и женщин; (б) частота встречаемости эгоистичной стратегии в контексте групповой кооперации у мужчин и женщин, бывших единственным ребенком в семье Примечание: *различия являются статистически достоверными: (а) индивидуальные вклады мужчин из многодетных семей в первом раунде групповых взаимодействий были достоверно выше, чем у остальных (линейная регрессия: N=97, R2=0,054, p=0,022); (б) эгоистичная стратегия среди мужчин, бывших единственным ребенком в семье, встречалась чаще, чем какая-либо другая (критерий независимости хи-квадрат: N=93, X2=6,310(1), p=0,012).
46 Таблица 3
47 Связь индивидуальной кооперативности в групповых взаимодействиях с факторами многодетной семьи и соотношением братьев и сестер для мужчин и женщин
48
Зависимая переменная: величина первых вкладов в “общий проект”
Мужчины
Предикторы N Beta t p R2 p(модель)
Многодетная семьяа 97 0,220 2,196 0,031* 0,066 0,041*
Число братьевб –0,111 1,110 0,270
Женщины
Предикторы N Beta t p R2 p(модель)
Многодетная семьяа 96 –0,110 –1,060 0,292 0,015 0,504
Число братьевб 0,067 –0,641 0,523
49 В таблице представлены две линейные регрессионные модели: для мужчин и для женщин. В качестве зависимых переменных выступает величина первых вкладов в “общий проект” в игре “Общественное благо” – непрерывная переменная. Предикторы: абинарные переменные; ббинарная переменная, где 1 – “братьев больше, чем сестер”, 0 – “сестер больше, чем братьев”. N – число рассмотренных случаев; Beta – стандартизованные коэффициенты регрессионного уравнения; t – t-статистка; R2 –коэффициент детерминации регрессионной модели; p – статистическая достоверность (*p
50 Анализ поведения в групповых взаимодействиях выявил несколько ассоциаций просоциальности с демографическими показателями для мужчин, но не для женщин. Так, индивидуальные вклады мужчин из многодетных семей в первом раунде игры “Общественное благо” были достоверно выше, чем у остальных (линейная регрессия: N=97, R2=0,054, p=0,022) (Рис. 2а), причем это не зависело от соотношения братьев и сестер семье (при введении в регрессионную модель фактора соотношения братьев и сестер фактор многодетности остается значимым) (Табл. 3). При детальном рассмотрении оказалось, что 63% мужчин из многодетных семей вообще вкладывали весь свой капитал (20 очков) в “общий проект” в первом раунде (для сравнения среди женщин из многодетных семей доля просоциально настроенных составила всего 21%). В то же время выяснилось, что в групповой игре эгоистичная стратегия поведения (всегда вкладывать
51 Таким образом, наши результаты продемонстрировали, что для мужчин бурятской национальности большое число братьев и сестер в семье было положительно ассоциировано с кооперативностью в групповых взаимодействиях во взрослом возрасте. В условиях же индивидуальных (парных) взаимодействий ни один из рассмотренных факторов не оказывал влияния на мужское поведение. У женщин ситуация была противоположной в том смысле, что эффекты состава семьи проявлялись только при парной кооперации. Для них значимым оказалось положение среди сиблингов, а именно фактор “первый” (но не “единственный”) ребенок в семье, что приводило к снижению кооперативности во взрослом возрасте. Интерпретация результатов в свете имеющихся эмпирических и теоретических данных приводится в следующем разделе.
52 Обсуждение результатов
53 Несмотря на активные процессы урбанизации и глобализации, затрагивающие жизнь большинства людей в нашей стране, настоящее исследование продемонстрировало, что современные буряты в значительной степени сохранили традиционную ориентацию на многодетность (среднее количество детей в семье: 2,7±1,1 реб.). Полученный нами результат справедлив лишь для горожан (г. Улан-Удэ), тем не менее отметим, что, согласно переписи населения 2010 г., сельское население Республики Бурятия характеризуется еще большими показателями рождаемости.
54 Наши результаты подтвердили выдвинутую гипотезу о положительном влиянии большого числа братьев и сестер на кооперативность человека во взрослом возрасте – но только для мужской части выборки. Молодые мужчины бурятской национальности из больших многодетных семей были больше склонны проявлять кооперацию в коллективных взаимодействиях, в то время как оказавшиеся единственным ребенком в семье чаще всего прибегали к эгоистичной стратегии поведения. Как и ожидалось, в отличие от других исследований, которые были направлены на оценку влияния “абсолютного числа сиблингов” (производившуюся с помощью линейных моделей), мы смогли обнаружить достоверный вклад фактора однодетности/многодетности семьи в проявление кооперативности ее членов мужского пола. Это говорит о том, что в формировании индивидуальных поведенческих особенностей ключевое значение имеют другие показатели состава семьи. Так, принципиальным является наличие только одного ребенка в семье, приводящее к предрасположенности к эгоистичному поведению, в то время как большое число братьев и/или сестер ассоциируется с усилением просоциальной ориентации во взрослом возрасте (без линейного усиления данного эффекта с увеличением абсолютного числа сиблингов).
55 Полученные нами результаты свидетельствуют в поддержку того, что механизмы кооперативного поведения мужчин и женщин имеют различную основу. В некоторых исследованиях в области гендерных различий в кооперативном поведении сделан вывод, что мужчины во внутриполовой кооперации в среднем являются более просоциально ориентированными, чем женщины (см. напр.: Balliet et al. 2011). Существует целый ряд публикаций, показывающих, что мужчины больше склонны к групповой кооперации, в то время как женщины предпочитают индивидуальные (парные) взаимодействия (David-Barrett et al. 2015; Eder, Hallinan 1978; Kashima et al. 1995). В литературе такое разделение предпочтений по половому признаку в первую очередь связывают с полоспецифическим разделением труда, которое сопровождало человека на протяжении практически всей истории вида. Мужчины чаще всего были вовлечены в обеспечение энергозатратными (и энергоемкими) ресурсами (Bird 1999; Murdock, Provost 1973) и в военные действия (Micheletti et al. 2018), в то время как женщины в основном занимались вынашиванием и воспитанием детей и домашним хозяйством (Murdock, Provost 1973). Войны и коллективная охота (Bowles 2009; McDonald et al. 2012; Micheletti et al. 2018; van Vugt 2009), наряду с преимущественной патрилокальностью (Micheletti et al. 2018), могли в процессе эволюции привести к развитию у мужчин лучших способностей к групповой кооперации, которая очень важна для успешной реализации их ключевых видов деятельности. В современных индустриальных обществах, в результате влияния новой хозяйственной и социокультурной среды на человека на протяжении многих поколений, такое разделение труда значительно размыто. В то же время у бурят традиционное самосознание до сих пор играет важную роль в повседневной жизни (Басаева 2004в; Лагойда 2008; Жуковская, 2008; Дарханова 2009; Трегубова 2009; Дугарова 2010; Буянтуева 2016; Мухина, Дугарова 2010). Особое место, которое отводилось в этой этнической группе кооперативному поведению мужчин (напр., развитые традиции мужской коллективной охоты и военного дела) (Кудрявцев 1940; Бичурин 1950; Хангалов 1960; Басаева 2004в; Жамбалова 2004а, 2004б), и традиция патрилокальности (Басаева 1980, 2004в) позволяют предположить, что в этой культуре действительно мужская кооперация до сих пор имеет более важное значение, чем женская, что и отражено в полученных нами результатах. У мужчин – участников нашего исследования, эффекты семейной среды проявлялись в поведении именно в групповых взаимодействиях, в то время как в парной (индивидуальной) кооперации мужское поведение было индифферентно к потенциальному влиянию рассмотренных факторов. И наоборот, поведение женщин в условиях групповых взаимодействий не выявило какой-либо обусловленности факторами ранней социализации в семье. Это в первую очередь может свидетельствовать о том, что в данной культуре внутриполовая групповая кооперация с незнакомыми людьми в жизни женщин всегда играла незначительную роль.
56 Наше исследование подтвердило предположение, что основным фактором, определявшим склонность женщин к кооперативному поведению, является положение среди братьев и сестер – однако выявленный эффект оказался противоположно направленным ожидаемому. Как выяснилось, бурятские женщины, являвшиеся первым (и в меньшей степени вторым) ребенком в семье (т.е. игравшие роль старшей сестры), были наименее кооперативны в парных взаимодействиях с другими девушками (достоверно чаще, чем остальные, принимали решение “отказаться от кооперации”). Можно предположить, что наблюдаемый эффект связан с особенностями распределения ресурсов между братьями и сестрами в семье, когда старшие девочки оказываются в менее выгодном положении по сравнению с мальчиками и более младшими детьми. О привилегированном положении сыновей, по крайней мере в традиционных бурятских семьях, уже отмечалось выше (Басаева 1980: 59–64, 2004б; Бутовская и др. 2004). Помимо этого известно, что в бурятской культуре маленьким детям также отводится особое место: их очень любят и ценят, к ним практически никогда не применяются физические наказания, до определенного возраста им дозволено практически все (Басаева 1980: 100–108, 2004б). Привилегированное положение мальчиков и младших членов семьи могло приводить к ассиметричному распределению ресурсов и внимания таким образом, что старшие сестры оказывались в менее благоприятных условиях. В психологической литературе встречаются утверждения о том, что в современных многодетных семьях чрезмерная занятость старших детей в уходе за младшими может даже приводить к формированию у старших установки на бездетность (Ахмедова 2009). Возможно, аналогичный эффект, но только в отношении общей просоциальной ориентированности, наблюдается и в случае “старших сестер” в бурятских семьях. Это предположение основано на эмпирических данных. В 2004 г. в ходе кросс-культурного исследования, в котором проводились сравнения между современными бурятами, армянами и крымскими татарами, было обнаружено, что именно в бурятских семьях старшие сестры проявляют наименьшую эмоциональную привязанность к своим родственникам, в большей степени они стремятся к общению с друзьями и половыми партнерами (Бутовская и др. 2004). Интересно, что в одной из российских публикаций из области социальной психологии также были подтверждены (без уточнения национальной принадлежности участников) половые различия во влиянии фактора многодетности на психологические характеристики членов семьи: девушки из многодетных семей демонстрировали более низкие показатели по социальным характеристикам в сравнении с юношами; последние же чаще оказывались альтруистами (Гурко, Орлова 2011). На основании демографических данных можно полагать, что речь шла преимущественно о русских респондентах, т.к. многодетными определялись семьи с тремя и более детьми (и доля таких семей составила всего 9%). Это обстоятельство позволяет предположить, что влияние большого числа сиблингов на развитие у мужчин склонности к про-социальному поведению может оказаться универсальным явлением.
57 * * *
58 Наш эксперимент по изучению связи непосредственного кооперативного поведения человека с определенными характеристиками состава его семьи (“число братьев и сестер” и “очередность рождения”) показал, что социализация на ранних этапах индивидуального развития вносит ощутимый вклад в формирование личностных поведенческих особенностей взрослого человека. Несмотря на это, какие-либо обобщенные выводы относительно универсальности/специфичности обнаруженного феномена делать пока рано. Полученный результат, несомненно, нуждается в неоднократной перепроверке: только после проведения нескольких кросс-культурных исследований по единой методике в разных обществах (с наличием либо отсутствием культурных установок на многодетность) можно будет говорить о роли культурного компонента и сравнивать распределение и превалирование тех или иных кооперативных стратегий. Именно в результате таких сравнений возможна оценка потенциального вклада больших семей в формирование особенностей просоциального поведения во взрослом возрасте. Несмотря на то что кооперация, как уже отмечалось, изучается сегодня многими исследователями в самых разных обществах, к сожалению, при проведении сравнительного анализа до сих пор возникают непреодолимые трудности. Поскольку разные авторы используют несколько различающиеся методики для выявления тех или иных аспектов кооперативного поведения (желание делиться, доверчивость, альтруизм, взаимная кооперация, групповые взаимодействия и т.д.), масштабные кросс-культурные исследования, которые позволили бы сравнить соотношения конкретных стратегий в различных культурах, а также оценить культурно-обусловленные гендерные различия в кооперативном поведении, все еще остаются делом будущего.

Библиография

1. Ахмедова Л.А. Особенности формирования личности в многодетной семье // Юридическая мысль. 2009. № 4. С. 76–81.

2. Басаева К.Д. Семья и брак у бурят (вторая половина XIX – начало XX века). Новосибирск: Наука, 1980.

3. Басаева К.Д. Семья и семейные отношения // Буряты / Отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М.: Наука, 2004а. С. 181–186.

4. Басаева К.Д. Традиции и обряды, связанные с рождением и воспитанием детей // Буряты / Отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М.: Наука, 2004б. С. 186–193.

5. Басаева К.Д. Семья и семейный быт в ХХ в. // Буряты / Отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М.: Наука, 2004в. С. 200–207.

6. Батуева И.Б. Скотоводство в системе традиционного хозяйства бурят // Бурятия XVII – начала ХХ вв. Экономика и социально-культурные процессы. Новосибирск: Наука, 1989.

7. Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. М: Институт этнографии им. Миклухо-Маклая, 1950.

8. Бутовская М.Л., Бойко E.Ю. Родительский фаворитизм и особенности формирования стилей поведения у детей в зависимости от порядка рождения: биосоциальные аспекты // Этнографическое обозрение. 2001. № 6. C. 67–81.

9. Бутовская М.Л., Бойко Е.Ю., Гучинова Э.Б. Порядок рождения и привязанность к родственникам: кросс-культурный анализ // Археология, этнография и антропология Евразии. 2004. № 2 (18). С. 134–143.

10. Буянтуева Г.Ц.Д. К вопросу воспитания детей в бурятской семье // Вестник Бурятского государственного университета. Гуманитарные исследования Внутренней Азии. 2016. № 3. С. 67–71.

11. Васильева М.С. Этническая педагогика бурят. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского гос. ун-та, 1998.

12. Вишневский А.Г. Демографическая революция меняет репродуктивную стратегию вида Homo sapiens // Демографическое обозрение. 2014. № 1. С. 6–33.

13. Вяткина К.В. Очерки культуры и быта бурят. Л.: Наука, 1969.

14. Гирченко В.П. К истории бурят-монголов-хоринцев первой половины XIX века. Верхнеудинск: Гостип. НКПТ, 1928.

15. Гурко Т.А., Орлова Н.А. Развитие личности подростков в различных типах семей // Социологические исследования. 2011. № 10. С. 99–107.

16. Дамбаева А.Н. Традиционная система воспитания у бурят // Вестник Бурятского государственного университета. 2012. № 15. С. 120–124.

17. Дарханова А.И. Классификация современных бурятских шаманов // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История. Филология. 2009. Т. 8. № 5. С. 293–299.

18. Дугарова Т. Особенности этнического самосознания бурят // Этнопсихология. 2010. № 1. С. 225–238.

19. Жамбалова С.Г. Скотоводство // Буряты / Отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М.: Наука, 2004а. С. 93–105.

20. Жамбалова С.Г. Охота // Буряты / Отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М.: Наука, 2004б. С. 105–114.

21. Жуковская Н.Л. Буддизм и шаманизм как факторы формирования бурятского менталитета // Религия в истории и культуре монголоязычных народов России. М.: Восточная литература, 2008. С. 9–36.

22. Замураева П.Б. Историко-культурные и нормативно-правовые факторы формирования гендерных отношений в традиционной культуре бурят второй половины XVIII – начала XIX вв. // Вестник Забайкальского государственного университета: история и aрхеология. 2014. № 2 (105). С. 3–8.

23. Кропоткин П.А. Взаимная помощь, как фактор эволюции. СПб.: Изд. т-ва “Знание”, 1907.

24. Кудрявцев Ф.А. История бурят-монгольского народа с XVII в. до 60-х годов XIX в. М: Изд-во Академии наук СССР, 1940.

25. Лагойда Н.Г. Изучение истории семьи и ее значение для современной молодежи // Вестник Бурятского государственного университета. Образование. Личность. Общество. 2008. № 5. С. 225–232.

26. Линховоин Л.Л. Заметки о дореволюционном быте агинских бурят. Улан-Удэ: БКИЗ, 1972.

27. Марков А.В. Эволюция человека. Кн. 2, Обезьяны, нейроны и душа. М.: Астрель, 2011.

28. Мухина В., Дугарова Т. Ментальные особенности современных бурят России // Развитие личности. 2010. № 2. С. 164–175.

29. Очиров В.О. Мужчина-отец и его роль в бурятской семье // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012. № 3 (31). С. 84–86.

30. Рзаева Ж.В., Степачева С.Г. Особенности общих эмпатийных тенденций у студентов из многодетных семей // Актуальные проблемы совершенствования высшего образования: материалы конференции. Ярославль: ЯрГУ, 2018. С. 562–563.

31. Ростовцева В.В. Общебиологические основы альтруизма // Человек. 2015. № 5. С. 30–42.

32. Ростовцева В.В. Альтруизм с человеческим лицом // Человек. 2016. № 1. С. 17–29.

33. Ростовцева В.В., Бутовская М.Л. Биосоциальные механизмы кооперативного поведения у мужчин (на примере русских и бурят) // Вестник Московского университета. Серия 23, Антропология. 2017. № 4. С. 107–188.

34. Ростовцева В.В., Бутовская М.Л. Социальное доминирование, агрессия и пальцевой индекс (2D:4D) в кооперативном поведении молодых мужчин // Вопросы психологии. 2018. № 4. С. 65–80.

35. Силина Е.А. Личностные особенности детей из многодетных и однодетных семей // Фундаментальные исследования. 2013. № 8 (5). С. 1243–1246.

36. Трегубова Д.Д. Место и роль родоплеменной идентификации в сознании современных бурят // Вестник Московского университета. Серия 8, История. 2009. № 1. С. 77–81.

37. Хангалов М.Н. Общественные охоты у северных бурят // Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1958а. С. 33–95.

38. Хангалов М.Н. Молочное хозяйство у бурят // Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1958б. С. 226–252.

39. Хангалов М.Н. Нижнеудинские буряты (этнографические заметки) // Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2. Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1959а. С. 15–48.

40. Хангалов М.Н. Обосинские таежные охотники // Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2. Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1959б. С. 48–56.

41. Хангалов М.Н. Собрание сочинений: B 3 т. Т. 3. Улан Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1960.

42. Хаптаев П.Т. Современный быт и этнокультурные процессы в Бурятии. Новосибирск: Наука, 1984.

43. Цоктоева Р.Ю. Структура бурятской патриархальной семьи и трансформация внутрисемейных связей в современной культуре бурят // Вестник Бурятского государственного университета. 2012. № 6. С. 248–251.

44. Эфроимсон В.П. Родословная альтруизма // Новый мир. 1971. № 10. С. 57–65.

45. Angerer S., Glätzle-Rützler D., Lergetporer P., Sutter M. Donations, Risk Attitudes and Time Preferences: A Study on Altruism in Primary School Children // Journal of Economic Behavior & Organization. 2015. No. 115. P. 67–74. https://doi.org/10.1016/j.jebo.2014.10.007

46. Balliet D., Li N.P., Macfarlan S.J., Vugt van M. Sex Differences in Cooperation: A Meta-Analytic Review of Social Dilemmas // Psychological Bulletin. 2011. Vol. 137 (6). P. 881–909. https://doi.org/10.1037/a0025354

47. Bird R. Cooperation and Conflict: The Behavioral Ecology of the Sexual Division of Labor // Evolutionary Anthropology. 1999. Vol. 8 (2). P. 65–75. https://doi.org/10.1002/ (SICI)1520-6505(1999)8:23.0.CO;2-3

48. Bowles S. Did Warfare Among Ancestral Hunter-Gatherers Affect the Evolution of Human Social Behaviors? // Science. 2009. Vol. 324 (5932). P. 1293–1298. https://doi.org/10.1126/science.1168112

49. Butovskaya M. et al. Approach to Resource Management and Physical Strength Predict Differences in Helping: Evidence from Two Small-Scale Societies // Frontiers in Psychology. 2020. No. 11. P. 373. https://doi.org/10.3389/fpsyg.2020.00373

50. Chakars M. The Socialist Way of Life in Siberia: Transformation in Buryatia. Budapest: Central European University Press, 2014.

51. David-Barrett T. et al. Women Favour Dyadic Relationships, but Men Prefer Clubs: Cross-Cultural Evidence from Social Networking // PloS ONE. 2015. Vol. 10 (3): e0118329. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0118329

52. Dorrough A.R., Glöckner A. A Cross‐National Analysis of Sex Differences in Prisoner’s Dilemma Games // British Journal of Social Psychology. 2019. Vol. 58 (1). P. 225–240. https://doi.org/10.1111/bjso.12287

53. Eder D., Hallinan M.T. Sex Differences in Children’s Friendships // American Sociological Review. 1978. Vol. 43 (2). P. 237–250. https://doi.org/10.2307/2094701

54. Ensminger J., Henrich J. (eds.) Experimenting with Social Norms: Fairness and Punishment in Cross-Cultural Perspective. N.Y.: Russell Sage Foundation, 2014.

55. Fehr E., Glätzle-Rützler D., Sutter M. The Development of Egalitarianism, Altruism, Spite and Parochialism in Childhood and Adolescence // European Economic Review. 2013. No. 64. P. 369–383. https://doi.org/10.1016/j.euroecorev.2013.09.006

56. Fischbacher U., Gächter S., Fehr E. Are People Conditionally Cooperative? Evidence from a Public Goods Experiment // Economics Letters. 2001. Vol. 71 (3). P. 397–404. https://doi.org/10.1016/S0165-1765 (01)00394-9

57. Fischbacher U., Gächter S., Quercia S. The Behavioral Validity of the Strategy Method in Public Good Experiments // Journal of Economic Psychology. 2012. No. 33. P. 897–913. https://doi.org/10.1016/j.joep.2012.04.002

58. Franzen A., Pointner S. The External Validity of Giving in the Dictator Game // Experimental Economics. 2013. Vol. 16 (2). P. 155–169. https://doi.org/10.1007/s10683-012-9337-5

59. Gelcich S. et al. Exploring External Validity of Common Pool Resource Experiments: Insights from Artisanal Benthic Fisheries in Chile // Ecology and Society. 2013. Vol. 18 (3): 26269337.

60. Gerkey D. et al. Cooperation in Context: Public Goods Games and Post-Soviet Collectives in Kamchatka, Russia // Current Anthropology. 2013. Vol. 54 (2). P. 144–176.

61. Gintis H. Game Theory Evolving: A Problem-Centered Introduction to Modeling Strategic Interaction. Princeton: Princeton University Press, 2000.

62. Harbaugh W.T., Krause K. Children’s Altruism in Public Good and Dictator Experiments // Economic Inquiry. 2000. Vol. 38 (1). P. 95–109. https://doi.org/10.1111/j.1465-7295.2000.tb00006.x

63. Henrich J. et al. (eds.) Foundations of Human Sociality: Economic Experiments and Ethnographic Evidence from Fifteen Small-Scale Societies. Oxford: Oxford University Press, 2004.

64. Henrich J. et al. “Economic Man” in Cross-Cultural Perspective: Behavioral Experiments in 15 Small-Scale Societies // Behavioral and Brain Sciences. 2005. Vol. 28 (6). P. 795–815. https://doi.org/10.1017/S0140525X05000142

65. Herbst D., Mas A. Peer Effects on Worker Output in the Laboratory Generalize to the Field // Science. 2015. Vol. 350 (6260). P. 545–549. https://doi.org/10.1126/science.aac9555

66. Humphrey C. Population Trends, Ethnicity and Religion among the Buryats // The Development of Siberia / Eds. A. Wood, R.A. French. L.: Palgrave Macmillan, 1989. P. 147–176. https://doi.org/10.1007/978-1-349-20378-9_8

67. Jaeggi A.V., Gurven M. Natural Cooperators: Food Sharing in Humans and Other Primates // Evolutionary Anthropology: Issues, News, and Reviews. 2013. Vol. 22 (4). P. 186–195. https://doi.org/10.1002/evan.21364

68. Kashima Y. et al. Culture, Gender, and Self: A Perspective from Individualism-Collectivism Research // Journal of Personality and Social Psychology. 1995. Vol. 69 (5). P. 925–937. https://doi.org/10.1037/0022-3514.69.5.925

69. Kurzban R., Houser D. Experiments Investigating Cooperative Types in Humans: A Complement to Evolutionary Theory and Simulations // PNAS. 2005. Vol. 102 (5). P. 1803–1807. https://doi.org/10.1073/pnas.0408759102

70. Ledyard J.O. Public Goods: A Survey of Experimental Research // Handbook of Experimental Economics / Eds. J. Kagel, A. Roth. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 111–194.

71. Mansheev D.M. Forms of Nomadism and Livestock Management of the Eastern Sayan Buryats in the Late 19th and Early 20th Centuries // Archaeology, Ethnology and Anthropology of Eurasia. 2009. Vol. 37 (2). P. 104–109. https://doi.org/10.1016/j.aeae.2009.08.005

72. Maynard Smith J. Evolution and the Theory of Games. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.

73. McDonald M.M., Navarrete C.D., van Vugt M. Evolution and the Psychology of Intergroup Conflict: The Male Warrior Hypothesis // Philosophical Transactions of the Royal Society B. 2012. Vol. 367 (1589). P. 670–679. https://doi.org/10.1098/rstb.2011.0301

74. Micheletti A.J.C., Ruxton G.D., Gardner A. Why War Is a Man’s Game // Proceedings of the Royal Society B. 2018. Vol. 285: 20180975. https://doi.org/10.1098/rspb.2018.0975

75. Murdock G.P., Provost C. Factors in the Division of Labor by Sex: A Cross-Cultural Analysis // Ethnology. 1973. Vol. 12 (2). P. 203–225. https://doi.org/10.2307/3773347

76. Nash J. Non-Cooperative Games // Annals of Mathematics. 1951. Vol. 54 (2). P. 286–295. https://doi.org/10.2307/1969529

77. Newyear T. “Our Primitive Customs” and “Lord Kalym”: The Evolving Buryat Discourse on Bride Price, 1880–1930 // Inner Asia. 2009. Vol. 11 (1). P. 5–22. https://doi.org/10.1163/000000009793066596

78. Nowak M.A. Five Rules for the Evolution of Cooperation // Science. 2006. Vol. 314 (5805). P. 1560–1563. https://doi.org/10.1126/science.1133755

79. Pan L., Hao D., Rong Z., Zhou T. Zero-Determinant Strategies in Iterated Public Goods Game // Scientific Reports. 2015. No. 5: 13096. https://doi.org/10.1038/srep13096

80. Peysakhovich A., Nowak M.A., Rand D.G. Humans Display a “Cooperative Phenotype” That is Domain General and Temporally Stable // Nature Communications. 2014. No. 5 (1). P. 1–8. https://doi.org/10.1038/ncomms5939

81. Rapoport A., Chammah A.M., Orwant C.J. Prisoner’s Dilemma: A Study in Conflict and Cooperation. Michigan: University of Michigan Press, 1965.

82. Robinson S.R., Smotherman W.P. Fetal Learning: Implications for the Development of Kin Recognition // Kin Recognition / Ed. P.G. Hepper. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 308–334.

83. Salmon С.А. On the Impact of Sex and Birth Order on Contact with Kin // Human Nature. 1998. Vol. 10 (2). P. 183–197. https://doi.org/10.1007/s12110-999-1014-9

84. Salmon С.А., Daly М. Birth Order and Familial Sentiment: Middleborns Are Different // Evolution and Human Behavior. 1998. No. 19. P. 299–312. https://doi.org/10.1016/S1090-5138 (98)00022-1

85. Silk J.B., Boyd R. From Grooming to Giving Blood: The Origins of Human Altruism // Mind the Gap / Eds. P.M. Kappeler, J. Silk. Berlin: Springer, 2010. P. 223–244.

86. Soler M. Costly Signaling, Ritual and Cooperation: Evidence from Candomblé, an Afro-Brazilian Religion // Evolution and Human Behavior. 2012. Vol. 33 (4). P. 346–356. https://doi.org/10.1016/j.evolhumbehav.2011.11.004

87. Sparks A., Burleigh T., Barclay P. We Can See Inside: Accurate Prediction of Prisoner’s Dilemma Decisions in Announced Games Following a Face-To-Face Interaction // Evolution and Human Behavior. 2016. Vol. 37 (3). P. 210–216. https://doi.org/10.1016/j.evolhumbehav.2015.11.003

88. Sulloway F.J. Birth Order and Evolutionary Psychology: А Meta-Analytic Overview // Psychological Inquiry. 1995. No. 6. P. 75–80. https://doi.org/10.1207/s15327965pli0601_15

89. Thomas M.G. et al. Smaller Saami Herding Groups Cooperate More in a Public Goods Experiment // Human Ecology. 2016. Vol. 44 (5). P. 633–642. https://doi.org/10.1007/s10745-016-9848-3

90. van den Berg P., Weissing F.J. Evolutionary Game Theory and Personality // Evolutionary Perspectives on Social Psychology / Eds. V. Zeigler-Hill, L.L.M. Welling, T.K. Shackelford. Cham: Springer, 2015. P. 451–463. https://doi.org/10.1007/978-3-319-12697-5_34

91. van Vugt M. Sex Differences in Intergroup Competition, Aggression, and Warfare: The Male Warrior Hypothesis // Annals of New York Academy of Sciences. 2009. Vol. 1167 (1). P. 124–134.

92. Volk S., Thöni C., Ruigrok W. Temporal Stability and Psychological Foundations of Cooperation Preferences // Journal of Economic Behavior & Organization. 2012. No. 81 (2). P. 664–676. https://doi.org/10.1016/j.jebo.2011.10.006

93. Yamagishi T. et al. Is Behavioral Pro-Sociality Game-Specific? Pro-Social Preference and Expectations of Pro-Sociality // Organizational Behavior and Human Decision Processes. 2013. Vol. 120 (2). P. 260–271. https://doi.org/10.1016/j.obhdp.2012.06.002

94. Yang G., Pan F., Gan W.B. Stably Maintained Dendritic Spines are Associated with Lifelong Memories // Nature. 2009. Vol. 462 (7275). P. 920–924. https://doi.org/10.1038/nature08577

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести