Монография В.В. Хутарева-Гарнишевского написана на основе кандидатской диссертации, защищённой им в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова в 2012 г. Целью исследования, по словам автора, является «комплексное изучение работы политического сыска, контрразведки, руководства армии и МВД, явных и скрытых механизмов взаимодействия этих структур по двум основным вопросам: политического будущего самодержавного режима и победы в войне» (с. 23). При этом исследователь ставит перед собой вопросы: «Было ли руководство МВД готово наладить работу политической полиции и эффективно пользоваться её плодами? Была ли способна правительственная власть в годы Первой мировой войны выработать направление и сформулировать приоритетные задачи жандармерии, обеспечить её необходимой материально-технической и нормативной базой? Обладал ли личный состав спецслужб необходимыми качествами и подготовкой для выполнения поставленных задач? Существовало ли понимание целей, задач и устройства и будущего государственной полиции?» (с. 10).

По словам автора, им использовался широкий круг архивных источников, и «большинство из них вводится в научный оборот впервые» (с. 24). Действительно, в конце книги представлен внушительный список архивов и фондов, но, к сожалению, во вступлении не поясняется новизна и информативность конкретных документов, с которыми работал историк.

Достаточно краткий и выборочный историографический обзор (при довольно богатой российской и зарубежной литературе) не позволяет в полной мере судить о вкладе упомянутых в нём исследователей и самого автора книги в изучение темы. К тому же, в нём приводятся лишь публикации, появившиеся до 2012 г., и игнорируется ряд работ, вышедших за последние 8 лет и имеющих непосредственное отношение к рассматриваемым В.В. Хутаревым-Гарнишевским сюжетам. Среди них четырёхтомный труд О.Р. Айрапетова¹, второе (переработанное и дополненное) издание фундаментальной монографии З.И. Перегудовой², исследования профессора Р. Роббинса³ и А.Ю. Дунаевой⁴.

Но и в других случаях историк не всегда отмечает сделанное его предшественниками. Так, он ничего не говорит о том, что в книге А.А. Здановича анализируется проект «Положения о контрразведке» директора Департамента полиции Р.Г. Молова⁵, которому автор посвятил отдельный параграф. Во вступлении же отмечено лишь то, что Здановичем «не учитывается политическая подоплёка, конъюнктура процессов» (с. 17).

Основная часть монографии Хутарева-Гарнишевского состоит из шести глав. Первая («Синие мундиры. Личный состав и кадровая политика») носит скорее вводный характер. В центре второй («Реформы политического сыска в 1913–1914 гг.») находится фигура товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов В.Ф. Джунковского. В ней рассматриваются его реформы в политическом розыске – упразднение агентуры из солдат, матросов и учащихся гимназий, ликвидация большинства охранных отделений (включая все районные), а также ревизия Петроградского охранного отделения в контексте общей реформы полиции в стране. При этом о личности, биографии и системе ценностей этого выдающегося государственного деятеля ничего не говорится. Владимир Фёдорович характеризуется словами П.Г. Курлова, А.П. Мартынова, А.В. Герасимова, писавшего в мемуарах о том, как «в октябрьские дни 1905 года он (Джунковский. – <em>А.Д.</em>), будучи московским вице-губернатором, вместе с революционерами-демонстрантами под красным флагом ходил от тюрьмы к тюрьме, для того чтобы освобождать политических заключённых» (с. 78). Этот эпизод Хутарев-Гарнишевский называет «анекдотичным», но в то же время «характеризующим психологическую атмосферу, сложившуюся между новым командиром Корпуса и его подчинёнными» (с. 79). Между тем при освобождении по амнистии политических заключённых московский вице-губернатор Джунковский, действительно, общался у Таганской тюрьмы с толпой митингующих, у которых был красный флаг. Его недоброжелатели неоднократно искажали обстоятельства этого эпизода, стремясь скомпрометировать генерала. Впервые это сделал в 1915 г. Н.П. Тихменев, выпустивший свой памфлет по заказу С.П. Белецкого⁶.

указывая на, что «тёплые отношения связывали В.Ф. Джунковского ещё со времён московского губернаторства с либералами М.В. Челноковым и Д.Н. Шиповым» (с. 119), автор ссылается на диссертацию А.Ю. Дунаевой. Однако там утверждается прямо противоположное: никаких «тёплых отношениях» с ними Джунковский никогда не поддерживал⁷.

Особое внимание Хутарев-Гарнишевский уделяет партии октябристов. «Нельзя не отметить, – пишет он, – что Джунковский водил близкое знакомство с рядом октябристов – братьями Гучковыми, братьями Рябушинскими, М.В. Родзянко, а также наиболее близкими к ним военными… При прощании Джунковский целовался с Гучковым» (с. 118). При каких обстоятельствах это происходило, не уточняется. А случилось это на вокзале при отъезде Александра Ивановича на Балканы, где ему предстояло руководить санитарными отрядами в качестве представителя Главного управления Красного Креста, что представляется всё же немаловажным обстоятельством.

Хутарев-Гарнишевский не сомневается, что «осознанно или неосознанно» Джунковский действовал под влиянием партии октябристов и лично А.И. Гучкова» (с. 190), а «его предупредительное и трепетное отношение к общественному мнению, развившееся в годы пребывания на посту московского губернатора, стало одним из основополагающих принципов как государственного управленца» (с. 118). Убеждая в этом читателя, автор пишет: «Отношение Джунковского к Государственной думе было вполне исчерпывающе им изложено ещё в феврале 1913 г. во время беседы с Николаем II о напряжённых отношениях между некоторыми депутатами с одной стороны и военным и морскими ведомствами – с другой. Приняв во время дискуссии сторону думцев, на вопросы императора о работе комиссии по военным и морским делам товарищ министра отвечал следующее» (с. 166). Далее следует цитата из воспоминаний Джунковского, где сделана обширная документальная вставка и приведена стенограмма встречи председателя Государственной думы М.В. Родзянко с императором. При этом слова, приписанные в книге Джунковскому, взяты из речи Родзянко⁸. Джунковский же на той аудиенции даже не присутствовал.

Какие же преобразования провёл Джунковский в угоду либеральной общественности? Речь идёт прежде всего о роспуске секретной агентуры из солдат и матросов в армии и на флоте. Связывая это преобразование исключительно с влиянием октябристов, Хутарев-Гарнишевский почему-то совсем не учитывает ни военное прошлое Джунковского, ни его отношение к армии, ни его первый приказ по корпусу, призывавший хранить лучшие офицерские традиции и беречь честь мундира. Суждения автора о том, как относились к предложениям Джунковского в Военном министерстве, весьма противоречивы. Сначала говорится, что Владимир Фёдорович «последовательно поддерживал армейское руководство» (с. 354), в том числе и осуществляя эту реформу, затем утверждается, будто она прошла «вопреки воле военного руководства» (с. 557).

При описании подготовки реформы особое внимание уделяется позиции военного министра В.А. Сухомлинова, который будто бы поддерживал жандармскую агентуру в войсках. «В письме от 30 ноября 1912 года, – сообщает Хутарев-Гарнишевский, – Сухомлинов выразил своё окончательное согласие и одобрение основных положений вопроса об освещении революционной пропаганды в войсках. Несмотря на некоторый компромисс (жандармам всё-таки пришлось посвятить командиров частей в работу секретной агентуры), сыску удалось получить полное одобрение руководства армии» (с. 108). Далее, ссылаясь на те же листы архивного дела⁹, автор сообщает о том, что «в начале марта Белецкий (директор Департамента полиции. – <em>А.Д.</em>) пишет письмо Сухомлинову. Проект письма был составлен ещё 1 марта. Директор напоминает военному министру, что агентура существует с его согласия, и пытается привлечь его на сторону полиции, предлагая ограничить деятельность агентуры исключительно информированием и предупреждением военных» (с. 130).

Так о каком же письме идёт речь: Сухомлинова или Белецкого? В архивном деле на указанных страницах можно обнаружить черновик письма, которое в 1913 г. собирались отправить военному министру за подписью главы МВД, с карандашной пометкой: «Проект этот был представлен господину директору 1 марта и не возвратился. 18/IV». В нём действительно есть ссылка на письмо Сухомлинова от 30 ноября 1912 г. (но текст его отсутствует). Смысл «проекта» состоял отнюдь не в намерении «ограничить деятельность агентуры исключительно информированием и предупреждением военных» (само по себе это звучит очень неправдоподобно). В нём предлагалось, чтобы «чины Корпуса жандармов, получая сведения о революционной работе в войсковых частях, не ограничивались бы сообщением тех или иных фактов… а применяли бы все меры помощи войсковому начальству к предотвращению таковых… широко используя в этом отношении агентуру общего порядка». Одновременно МВД обещало придерживаться «весьма осторожного заведения агентуры чисто войсковой, то есть в случаях, когда революционное брожение возникло не со стороны, а внутри самой войсковой части, или когда брожение имеет характер чисто воинских преступлений, дабы эта агентура отнюдь не была направлена на какую бы то ни было активную деятельность в частях войск, а была лишь использована для целей предупредительного характера»¹⁰. Таким образом, речь шла не об информировании, а о «помощи военным», т.е. о работе органов розыска в войсках с использованием как общей, так и собственно военной агентуры.

Вызывает удивление и то, что важнейшие для освещения данного сюжета документы, хранящиеся в РГВИА (например, циркуляр № 982, одобрявший, по словам автора, наблюдение за офицерами, или письмо министра внутренних дел А.А. Макарова к В.А. Сухомлинову 16 марта 1912 г.), цитируются по монографиям А.С. Сенина¹¹ и У. Фуллера¹² (с. 104–105).

Хутарев-Гарнишевский эмоционально заявляет: «Фактически сыск в армии был ликвидирован одним росчерком пера» (с. 135). И лишь вскользь упоминает о том, что продолжала действовать агентура из «вольного состава» (с. 125). То есть внутренняя агентура в армии и на флоте сохранялась. Вместе с тем сведения об агентуре из матросов передавались командирам боевых кораблей.

В пятой главе («Борьба за контроль над армией (осень 1915 г. – 1916 г.)») автор описывает встречу помощника начальника Кронштадтского жандармского управления ротмистра В.В. Владимирова (ошибочно названного подполковником (с. 384–385)) с руководством контрразведки Северного флота – генералом М.Д. Бонч-Бруевичем и полковником Н.С. Батюшиным. Тогда якобы «Бонч-Бруевич согласился в целом с выводами Владимирова о причинах и масштабе брожения на [Балтийском] флоте, однако наотрез отказался поднимать вопрос об отмене циркуляра 1913 г. и восстановлении жандармской агентуры» (с. 386). Однако, согласно рапорту Владимирова, Бонч-Бруевич заявил, что «флот, имеющий свои контрразведывательные отделения (КРО. – <em>А.Д.</em>), обязан, вне зависимости от того, будут ли принимать участие чины МВД в освещении настроения судовых команд, иметь, согласно инструкции для КРО, своё освещение, обязан иметь свою агентуру, как на берегу, так и на судах, причём для них, т.е. для КРО, циркуляры МВД в этом отношении являются совершенно не обязательными, а потому им и будет от имени главнокомандующего послано циркулярное предписание о вменении в обязанность к.-р. морских отделений полной осведомлённости о всём, что в настоящее время происходит в матросской среде»¹³. Точно так же и командующий Балтийским флотом адмирал В.А. Канин, позиция которого вызывает у автора недоумение (с. 390), поддерживал установление «временного, негласного надзора за командой», <em>порученно</em><em>го</em><em> жандармскому офицеру, прикомандирован</em><em>ному</em><em> </em><em>к</em><em> КРО при </em><em>штабе</em> <em>и </em><em>находящемуся</em><em> в распоряжении командующего в течение нескольких месяцев</em>¹⁴, но возражал против постоянного внутреннего полицейского наблюдения во флотских частях и отмены циркуляра Джунковского. Таким образом, во время войны по указанию руководства на Балтике среди матросов вновь появились агенты.

Хутарев-Гарнишевский категорично утверждает, что «вскоре после ликвидации агентуры в войсках была распущена секретная агентура в средних учебных заведениях» (с. 137). Однако вербовка агентов среди гимназистов была запрещена и являлась прямым нарушением действовавших инструкций; к сотрудничеству разрешалось привлекать лишь студентов. В то же время в инструкции по ведению секретного розыска указывалось, что агентуру в средних учебных заведениях следует приобретать среди «надзирателей, швейцаров, дядек и пр[оч]., а также в слоях, соприкасающихся с учащимися». И только в кадетских корпусах вовсе исключалось наличие какой-либо агентуры¹⁵. Собственно и циркуляр Джунковского запрещал внедрять в гимназии агентов-гимназистов, но, так же как и в армии и на флоте, не упразднял агентуру в целом.

Касаясь прекращения деятельности Р.В. Малиновского, выведенного Джунковским из числа депутатов Госдуарственной думы, Хутарев-Гарнишевский полагает, что «увольнение лучшего секретного сотрудника полиции в Думе не было мотивировано никакими доводами, кроме общих рассуждений морально-этического характера» (с. 139). Между тем, никто из руководителей Малиновского не сомневался в том, что он постепенно становился неуправляемым в своих речах, а в случае его разоблачения (как это случилось с Е.Ф. Азефом), правительство оказалось бы сильно скомпрометированным, поскольку этот агент-провокатор находился в официальных отношениях с директором Департамента полиции Белецким.

Примером борьбы Джунковского «с департаментом полиции, охранными отделениями и их методами» Хутарев-Гарнишевский считает сокращение расходов в Петроградском охранном отделении в 1913 г., направленное, по его мнению, на окончательное ослабление этого учреждения. Так, «на секретную агентуру охранной команды было выделено вместо 20 700 всего 10 000 руб., на секретную агентуру непосредственно охранного отделения вместо 75 660 было отпущено 75 000 руб., кредит суточных и расходных денег филёрам центрального филёрского отряда сокращён с 27 000 до 15 000 рублей. Из 135 филёров охранного и районного охранного отделения было уволено 35 человек» (с. 183).

Однако исследователь не приводит те доводы, которыми руководствовался Джунковский, констатировавший, что «в расходовании денежных средств, отпускаемых из секретного кредита МВД на содержание отделения по охранению общественной безопасности и его отделов, замечается отсутствие целесообразности и стремление к созданию всевозможных материальных выгод для чинов отделения, в особенности высших, в ущерб прямому назначению этого кредита – ведению политического розыска. Штатным чинам, кроме установленного жалования, выдаются всякие добавочные, расходные и разъездные деньги, агентам же и вольнонаёмным служащим возмещаются разные расходы по службе, которые фактически ими не производились»¹⁶. Соответственно «ко времени ревизии из 135 лиц, получавших содержание по филёрским спискам, только 93 агента несли наблюдательную службу, остальные же 42 человека состояли в разряде канцелярских чиновников, сторожей, докладчиков, кучеров, лакеев и т.п. При этом фактической необходимости в содержании столь значительного числа канцелярских чиновников не встречается, так как при улучшении порядка канцелярского производства отделения возможно было бы значительно сократить количество производящейся в канцелярии работы без всякого ущерба для деятельности отделения»¹⁷.

В результате Джунковский сократил число филёров до 100 человек, распорядившись, чтобы в дальнейшем никто из них не привлекался к канцелярской или иной, кроме филёрской, работе. Это позволяло экономить 24 тыс. руб. в год. Кредит на выдачу суточных и расходных денег филёрам сокращался с 27 тыс. руб. до 15 тыс. руб. в год, поскольку значительное число агентов Центрального отряда в течение продолжительного времени находились в командировках и получали положенные им суммы по командировочным счетам. На содержание секретной агентуры в гостиницах и меблированных комнатах вместо 20,7 тыс. руб. ассигновалось только 10 тыс. руб. в год, так как «на означенный предмет и на выдачу разъездных денег служащих расходовалось не более указанной суммы»¹⁸.

Хутарев-Гарнишевский пишет: «Численность агентов охранной команды сокращена с 287 до 250 человек. Личный офицерский состав команды сокращён до 4-х человек. В феврале 1914 г. реорганизации продолжились – из столичной охранной команды было уволено ещё не менее 98 агентов» (с. 183). Перед этим говорится, что в охранной команде служило 390 человек (с. 180), как оно и было на самом деле¹⁹. Однако в документе, на который ссылается автор, уточнялось, что «в настоящее время общее число агентов, несущих охранную службу, составляет 287 человек, причём представляется возможность некоторого сокращения постов, так что при нормальных условиях штат в 250 человек должен быть признан совершенно достаточным»²⁰. <strong> </strong>В циркуляре, разосланном 24 февраля 1914 г., указывалось, что «за сокращением штата личного состава охранной команды… 98 агентов названной команды заявили желание о переводе их на службу вольнонаёмными филёрами в другие учреждения»²¹. Начальники ГЖУ получили приказ оказывать им предпочтение при приёме на работу. Таким образом, эти 98 человек входили в число уволенных ранее 140 агентов, а обязанности охраны реально выполняли 37 уволенных агентов.

Иногда досадные ошибки возникают в книге из-за неточности перевода: «В целом, – указывает Хутарев-Гарнишевский, – траты на политический сыск Джунковский сократил с 5,3 млн. рублей в 1913 г. до 1,5 млн руб. в 1915 г. Формальным объяснением была экономия бюджетных средств» (с. 179). При этом автор ссылается на монографию Дж. Дейли, в которой можно прочесть: «К августу 1915 г. все эти бюджетные сокращения позволили Джунковскому накопить более 1,5 млн. руб. излишка в секретных фондах. Это была значительная часть этих фондов, если брать расходы за год. Например, 5,3 млн. руб. было израсходовано в 1913 г.» («By August 1915, all these budgetary reductions had permitted Dzhunkovskii to amass a surplus of over 1.5 million rubles in secret funds. This was a significant portion of all such funds disbursed in a given year – for example 5.3 million rubles was disbursed in 1913»²²). Очевидно, что 1,5 миллиона было сэкономлено, а не потрачено. Причём речь идёт о «секретной сумме», находившейся под особым контролем товарища министра внутренних дел, а не о расходах вообще. Автор, скорее всего, не допустил бы этих ошибок, если бы проверил информацию по опубликованным русским источникам, на которые опирался Дейли.

В другом случае, видимо, также из-за неверного перевода Хутарев-Гарнишевский счёл, что «всего за своё правление Джунковский четырежды урезал бюджет Петербургского охранного отделения» (с. 183)²³. Но в показаниях Джунковского Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, которые использовал Дейли, отмечалось: «Затем были сокращены расходы в петроградском охранном отделении: я помню, они были в четыре раза сокращены по той смете, которую я утвердил»²⁴<em><strong>.</strong></em>

Осуществлённое Джунковским объединение губернских жандармских управлений и охранных отделений однозначно оценивается автором как «ликвидация охранных отделений», которая «была лишь первым шагом не к реконструкции, а именно к демонтажу устоявшейся системы сыска» (с. 159). И лишь вскользь упоминается о том, что эта реформа была нацелена на унификацию органов сыска (с. 158).

Вместе с тем в книге последовательно изложен материал, связанный с деятельностью жандармских курсов, комплектованием офицерского состава корпуса и его мобилизацией во время Первой мировой войны, службой на оккупированных территориях и т.п. Подробно освещено взаимодействие жандармерии и контрразведки, приводятся любопытные статистические сведения о преследовании шпионажа, забастовочном движении и росте цен на продукты во время Первой мировой войны.

В целом те главы, в которых автор не гонится за сенсацией, написаны более основательно и качественно. Там же, где он увлекается сюжетом, интригует читателя, повествование захватывает, но, к сожалению, уходит в сторону от строгого анализа источников и литературы.

Известная небрежность чувствуется и в авторской стилистике. Например, названия государственных учреждений (Департамент полиции, Отдельный корпус жандармов, Особый отдел и др.) пишутся и со строчной, и с прописной буквы. Не всегда верна атрибуция фотографий. Так, на одном из снимков П.П. Заварзин ошибочно принят за К.И. Глобачёва.

В Заключении В.В. Хутарев-Гарнишевский делает парадоксальный вывод: «В условиях ортеговского “восстания масс” нельзя было уже точно выделить конкретную группу заговорщиков или революционную ячейку, в которой готовилось свержение самодержавия. В этой ситуации скальпель политического сыска стал непригодным инструментом для защиты правительства, требовалась дубина репрессивно-карательной системы, родившаяся в годы Гражданской войны. Но дореволюционная бюрократия трепетно относилась к формальному соблюдению законов империи. Такого предмета в инструментарии царского МВД не было да и не могло быть по определению» (с. 567–568). Но разве практика массовых арестов, внедрявшаяся Белецким, это тоже «скальпель» или всё же та самая «дубина», которая уже была наготове? Более того, выходит, что решающее значение имели не реформы Джунковского и не соперничество военных и МВД, а «противостояние» государства недовольству «масс», в формировании которого ведущую роль играла пресса. А если так, то позиция В.Ф. Джунковского, ограничивавшего органы политического розыска рамками закона, для того чтобы повысить доверие населения к власти, оказывается единственно верным.