Везде
T. Russell. Byzantium and the Bosporus: A Historical Study, from the Seventh Century BC until the Foundation of Constantinople. Oxford, 2017
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
T. Russell. Byzantium and the Bosporus: A Historical Study, from the Seventh Century BC until the Foundation of Constantinople. Oxford, 2017
Аннотация
Код статьи
S032103910015354-2-1
Тип публикации
Рецензия
Источник материала для отзыва
T. RUSSELL. Byzantium and the Bosporus: A Historical Study, from the Seventh Century BC until the Foundation of Constantinople. Oxford: Oxford University Press, 2017 (Oxford Classical Monographs). XVII, 290 p.
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Суриков Игорь Евгеньевич 
ORCID: 0000-0002-2603-6146
Аффилиация: Институт всеобщей истории РАН
Адрес: Russian Federation, Moscow
Габелко Олег Леонидович
ORCID: 0000-0001-8321-9195
Аффилиация: Российский государственный гуманитарный университет
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Том 82 Выпуск 3
Страницы
741-750
Аннотация

               

Источник финансирования
Работа О.Л. Габелко выполнена в рамках проекта РНФ № 19-18-00549 «Дискурс государственной власти в древних обществах и рецепция его элементов в мировых и российских общественно-политических практиках».
Классификатор
Получено
26.05.2022
Дата публикации
26.09.2022
Всего подписок
3
Всего просмотров
43
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf Скачать JATS
1 Отдельные полисы греческого мира, если это не Афины и не Спарта, не часто удостаиваются специальных исследований монографического формата. Даже по истории столь крупных центров, как Коринф, Аргос, Милет, Сиракузы и т.п., такие исследования являются единичными. Схожая ситуация – и с Византием, в связи с которым в первую очередь следует упомянуть, конечно, работу нашей соотечественницы В.П. Невской1. Но эта монография, будучи написана много десятилетий назад, безусловно, уже не соответствует современному уровню развития науки.
1. Newskaja 1953. Вскоре же в ГДР появился немецкий перевод (Newskaja 1955), которым и пользовался автор рецензируемой книги Т. Рассел. Монография В.П. Невской удостоилась поистине убийственно суровой и в целом заслуженной критики со стороны Л. Робера: Robert J., Robert L. 1958; сам Т. Рассел тоже оценивает ее критически, прежде всего за идеологическую ангажированность (c. 15). В дальнейшем, правда, исследователь многократно ссылается как на эту книгу, так и на «устаревшую» (c. 14) диссертацию Х. Мерле (Merle 1916; в библиографическом списке рецензируемой книги название этой работы приведено с опечатками – с. 266), и уже без тотального неприятия.
2 В свете вышесказанного можно только приветствовать недавнее появление книги британского исследователя Томаса Рассела, в центре которой – именно этот город. Работа озаглавлена «Византий и Боспор: историческое исследование, от VII в. до н.э. до основания Константинополя», а введение к ней открывается программным тезисом: «Эта книга представляет собой исследование связи между античным городом Византием и Фракийским Боспором на протяжении периода примерно в 1000 лет» (с. 1). Такая постановка вопроса тоже вполне оправданна: понятно, что уникальная историческая судьба Византия в очень большой степени была обусловлена его уникальным же положением, позволявшим ему контролировать сверхважный (по крайней мере, с определенного времени) в эпоху античности пролив.
3 История Византия неотрывна от истории Боспора Фракийского2, и автор монографии справедливо уделяет последнему чрезвычайно большое внимание. Т. Рассел, пожалуй, впервые в мировом антиковедении делает ответственный (хотя, в принципе, не слишком сложный и логически вполне обоснованный) шаг, объявляя основным источником по истории «раннего» Византия «Плавание по Боспору» Дионисия Византийского – уроженца этих мест, прекрасно знавшего регион – и исходя в дальнейшем именно из этого. Названное сочинение действительно по странному стечению обстоятельств не привлекало должного внимания исследователей, и первый его перевод на современный европейский (итальянский) язык, снабженный достаточно подробным комментарием3, увидел свет лишь в 2009 г.4
2. Эта идея буквально красной нитью проходит через всю книгу Т. Рассела. Например: «…Я надеюсь показать, что историю Византия не следует рассматривать в отрыве от географического контекста города» (с. 16).

3. Ранее текст Дионисия (взятый еще целиком в латинском переводе и при ином разделении на параграфы) комментировался Карлом Мюллером в издании Geographi Graeci minores (Müller 1861).

4. Belfiore 2009, 67–97 (вводная статья), 244–323 (текст, перевод и примечания).
4 С другой стороны, сразу же необходимо оговорить, что перед нами – отнюдь не традиционная событийная история полиса в «позитивистско-фактологическом» духе, прекрасные образчики каковых мы имеем, скажем, для Коринфа5, Самоса6, Гераклеи Понтийской7, метрополии Византия – Мегар8 и др. Справедливости ради отметим, что для Византия по возможности полную событийную историю написать трудновато в принципе – слишком уж много лакун в наших знаниях. Но Т. Рассел создал работу совершенно иного жанра не столько поэтому, сколько в силу сознательно занятой им позиции, в основе которой – принципы исторического критицизма, сформулированные М. Финли.
5. Salmon 1984.

6. Shipley 1987.

7. Burstein 1976; Bittner 1998.

8. Legon 1981; Paltseva 1999; особенно см. Robu 2014b.
5 Не можем не процитировать ключевой пассаж, в котором изложена суть такой позиции: в этой книге «не предпринимается никакой попытки следовать строгой хронологической последовательности… Это – намеренная попытка избежать позитивизма и не впасть в жанр, который Мозес Финли характеризовал как поток “псевдоисторий”, “в которых находят свое место каждое утверждение или предположение, обнаруживаемое в античном тексте, каждый артефакт, порождая болото невразумительных, бессмысленных, бессвязных фактов”9. Напротив того, это – размышления об изменчивости античного мира и о постоянном влиянии, которое местная окружающая среда оказывала на греческие сообщества» (с. 1–2).
9. Finley 1985, 61.
6 Характерной иллюстрацией подобных принципов будет хотя бы следующая деталь: если «классические» истории городов всегда начинаются с рассмотрения обстоятельств их возникновения (казалось бы, как же иначе?!), то Т. Расселом, наоборот, тема основания Византия парадоксальным образом отложена до последней главы. Точнее, в ней рассмотрены в основном проблемы аутентичности традиций об этом основании; но на данной главе, к которой немало критических вопросов, мы остановимся в соответствующем месте. В ней как раз наиболее сильно влияние постмодернистского деконструкционизма, которое и в целом ощутимо в книге.
7 Впрочем, не это в ней главное. В пику позитивистскому «фактопоклонничеству» автор пытается достичь некоего синтеза историко-экономического, историко-социологического и историко-культурологического («история ментальностей») подходов – в том плане, в каком он в свое время впервые был реализован школой «Анналов» с ее интересом к «структурам повседневности». Посмотрим, насколько это Т. Расселу удается.
8 Монография, выросшая из диссертации, защищенной в Оксфорде в 2013 году, включает в себя введение, шесть глав, разделенных на параграфы, заключение, библиографию и указатели. В книге содержатся две качественные карты (пролива Боспор со всеми его объектами, локализованными согласно данным Дионисия Византийского, и региона Пропонтиды), а также одиннадцать других иллюстраций (исключительно монеты – преимущественно, разумеется, Византия, а также Калхедона плюс тетрадрахма Птолемея II).
9 Введение (с. 1–17) остроумно озаглавлено «Подмышка Эллады» (так назвал Византий известный шутник Стратоник – Athen. VIII. 351c) – при том, что одной из главных задач всей книги является опровержение этого уничижительного суждения. Во введении, помимо изложения авторских методологических установок, о которых говорилось выше, мы встречаем также тезисную формулировку основных положений всех глав, характеристику важнейших источников и обзор предшествующей литературы10, выглядящий, пожалуй, неоправданно кратким и сводящийся в основном к критике работ Х. Мерле и В.П. Невской (о чем упоминалось выше).
10. Можно отметить, что Т. Рассел не использовал весьма обстоятельную статью немецкой исследовательницы Д. Энгстер (Engster 2014); небесполезной для темы кажется и вполне доступная на Западе работа одного из авторов настоящей рецензии, посвященная весьма важным событиям истории Византия (Gabelko 2006).
10 В первой главе, поэтически названной «Земля Инаха» (с. 19–51), речь идет – пока в общей форме – о том, как на жизнь Византия влияли местные природные условия, в первую очередь – сам Боспор, пролив, весьма сложный для навигации. Автор отмечает, что «более важным, чем место расположения Византия, было сочетание географических и гидрологических особенностей пролива на всем его протяжении» (с. 21), и обосновать этот тезис он пытается в первом параграфе, «Боспор и его течения» (с. 25–36). Здесь он приводит весьма интересные данные источников, освещающие многие нюансы природных условий региона и в целом «работающие» на его концепцию.
11 Во втором параграфе, «Боспорские идентичности» (с. 36–51), демонстрируется, каким образом, в понимании автора, география формировала культурную идентичность византийцев, в связи с чем рассматриваются ключевые мифологемы, связанные с регионом (переправа Ио, поход аргонавтов и т.п.). Эта часть работы оставляет двойственное впечатление: несмотря на то что и здесь также собрано и проанализировано немало ценной информации, расставляемые автором акценты могут создать впечатление, будто бы основным занятием византийцев было отнюдь не рыболовство, морская торговля или земледелие, а именно целенаправленное конструирование собственных разнообразных идентичностей (региональной боспорской, местной полисной, [обще?]греческой, дорийской, жителей города, находящегося в варварском окружении, и пр.). Очевидно, постмодернистская парадигма в данном случае преобладает над фактами.
12 Главная тема второй главы, «Сбор податей и вымогательство: Боспор и Делосский союз» (с. 53–90), – механизмы политического и военно-морского контроля над проливом. Как известно, на протяжении большей части V в. до н.э. этот контроль находился в руках Афин, политика которых на данном направлении характеризуется автором как «рэкет»: афиняне, по сути, насильственно навязывали проходящим торговым судам свою «защиту» и взимали за это деньги.
13 Они не были «первопроходцами» на этом поприще, и исследователь резонно привлекает внимание к прецедентам, рассматриваемым в параграфе «Пираты, тираны, цари» (с. 56–69). В Византии в период Ионийского восстания 500–493 гг. до н.э. имел свою базу один из его лидеров – авантюрист Гистией, бывший тиран Милета (Hdt. VI. 5; 26), который фактически занимался пиратством, нападая на торговые корабли, проходившие по Боспору из Понта. Другой эпизод в аналогичном духе связан со знаменитым спартанцем Павсанием, который несколько лет управлял городом. Роль Павсания в судьбе Византия и вообще весьма велика; в традиции он даже фигурирует как один из его основателей, поэтому к фигуре спартанского полководца Т. Рассел обращается и в шестой главе11; здесь же он в основном рассуждает о том, каким именно образом Павсаний мог контролировать Боспор и что это ему давало.
11. Традиция об основании Павсанием Византия была недавно рассмотрена одним из авторов настоящей рецензии: Surikov 2020.
14 Попытки установить единоличную власть над столь выгодным местом не прекращались и в дальнейшем. Так, в конце Пелопоннесской войны по стопам Павсания пошел другой спартанец – Клеарх. Останавливается автор, конечно, и на попытке Филиппа II Македонского захватить Византий в 340 г. до н.э. (с. 65–69; этот сюжет ввиду его особой значимости рассматривается и в дальнейшем – с. 85–92 и др.)12.
12. Впрочем, исходя из убежденности в том, что в тексте Дионисия ссылок на конкретные исторические события содержится совсем немного (с. 4), а также, видимо, не желая писать «фактологическую псевдоисторию» (см. выше), Т. Рассел прошел мимо возможности извлечь важную информацию об этом конфликте из параграфа 65 «Плавания…», где говорится о победе граждан Византия над флотом Деметрия, полководца Филиппа (см. Gabelko 2015; 2021). Исследователь этот пассаж даже не упоминает.
15 В последующих параграфах этой главы, «Афинские податные списки» (с. 69–80) и «Афинская империя: финансовый благодетель или рэкетир?» (с. 80–90), подробно анализируется положение города в составе Делосского союза. Сумма фороса, взимавшегося с Византия, была одной из самых крупных среди всех союзных полисов. Чаще всего в податных списках фигурирует цифра 15 талантов, хотя для некоторых лет она иная (максимум достигается в первые годы Пелопоннесской войны, когда форос превышает 20 талантов13, с. 71). Столь значительные подати (больше платили только Эгина и Фасос) объяснимы: они «являются ценным показателем экономического процветания города, демонстрируя быстрое экономическое развитие в этот период, порождаемое торговлей между Грецией и Черным морем, шедшей через пролив и город» (с. 71).
13. К сожалению, не сохранилось данных о форосе Византия в печально знаменитом списке 425/424 г. до н.э., когда подати союзников были повышены в два с лишним раза.
16 Интересной особенностью экономической истории Византия в V в. до н.э., к которой привлекает внимание Т. Рассел, является отсутствие у него собственной серебряной чеканки на протяжении почти всего столетия. Таковая началась только в самом его конце, то есть весьма поздно по греческим меркам. Автора эта «аномалия», как он ее называет, озадачивает (с. 72), и однозначного ее объяснения у него нет.
17 Мы, со своей стороны, хотели бы напомнить об обстоятельстве, о котором один из авторов данной рецензии ранее писал в совсем другой связи14. Византий принадлежал к колониям «мегарского куста», а почти во всех полисах этого «куста» чеканка начиналась необычайно поздно. Сами Мегары открыли выпуск собственной монеты только в IV в. до н.э. При этом уже в VII–VI вв. до н.э. Мегары были одним из наиболее передовых в экономическом отношении полисов Балканской Греции, они продолжали сохранять свои позиции и на протяжении большей части классической эпохи, однако же каким-то образом обходились без своей монеты, будто бы не ощущая потребности в ее введении. Как и почему обходились – вопрос отдельный, здесь он не может быть затронут, но факт остается фактом.
14. Последний раз: Surikov 2019.
18 Мегарская колония Гераклея Понтийская, основанная ок. 560 г. до н.э., начала выпускать собственную монету лишь в конце V в. до н.э. Примерно тогда же (либо в начале IV, либо в самые последние годы V в. до н.э.) – Херсонес Таврический, колония Гераклеи и субколония Мегар. На этом основании А.В. Буйских даже сделала вывод15, будто полис Херсонес только тогда и был основан, хотя это, конечно, неприемлемо.
15. Buyskikh 2008.
19 Во всяком случае, необходимо констатировать, что, судя по всему, у «мегарского куста» городов, начиная с самой метрополии, была традиция поздно открывать собственное монетное дело, и Византий из нее не выбивается (в отличие от соседнего Калхедона, чеканившего монету с начала V в. до н.э., а также Селимбрии). Каковы были причины столь нестандартной ситуации? Дело, думается нам, в том положении, которое сложилось в Мегарах в VI в. до н.э. Они оказались как бы в окружении самых ранних центров монетного дела в Балканской Греции (Эгина, Афины, Коринф16), причем имели с ними по большей части напряженные политические отношения. Так нельзя ли предположить, что мегарцы изначально заняли, так сказать, оппозицию к этому новшеству, а заодно и своим колониям передали ту же традицию?
16. О времени начала чеканки в этих центрах см. Kroll, Waggoner 1984.
20 До того как в Византии появилась серебряная монета, там на протяжении V в. до н.э. чеканились некие железные деньги, которые так и назывались σιδάρεοι (Aristoph. Nub. 249; Hesych. s.v. σιδάρεοι θεοί). Правда, Т. Рассел высказывает мнение, что никаких византийских железных монет вовсе и не было, что это фиктивный феномен, источником которого послужила какая-то шутка Аристофана, истинный смысл которой со временем оказался забыт. Однако подобная гиперкритическая позиция не кажется нам убедительной. Т. Фигейра, признающий реальность сидареев, так трактует возможность их функционирования: остальные полисы не могли себе позволить ввести малоценную монету в качестве средства обмена, ибо тогда торговцы ушли бы к конкурентам, предлагающим серебро, но у Византия с его уникальным положением, дававшим контроль над боспорским «хлебным путем», фактически не было соперников в регионе17.
17. Figueira 1998, 62.
21 Традиционно считалось, что важность этого самого «хлебного пути» из Понта и была главным фактором как процветания города, так и заинтересованности в нем Афин в период Архэ. Однако со времен выхода в свет этапной книги П. Гарнси18 эта «ортодоксия» была поколеблена, и ныне преобладает мнение, согласно которому понтийское зерно стало по-настоящему насущным для афинян лишь в IV в. до н.э. Автор рецензируемой монографии тоже убежден, что зерно оставалось, во всяком случае, не единственным фактором, обусловливавшим богатство и, соответственно, очень высокий форос византийцев; имелись и другие, среди которых, например, рыбные промыслы.
18. Garnsey 1988.
22 Что же касается «нормальной» монетной чеканки в Византии, то, как кажется, имеется возможность подкрепить приведенные выше соображения общего плана вполне конкретным предположением насчет причин ее появления. На с. 103–107, уже в следующей главе, Т. Рассел рассматривает обстоятельства приобретения византийцами их азиатской хоры и, полемизируя с одним из авторов данной рецензии19, отвергает возможность образования этих владений в 416 г. до н.э. в связи с военной экспедицией византийцев, калхедонян и европейских фракийцев против вифинцев, завершившейся разгромом последних, захватом их селений и истреблением большого количества пленных (Diod. XII. 82. 2). Его аргументы выглядят, мягко говоря, не слишком убедительными20, однако повторное обращение к этому сюжету, рассматриваемому теперь в рамках истории собственно Византия, дало возможность провести определенную логическую связь между следующими близкими по времени событиями: тяжелое поражение вифинцев от византийцев и их союзников – (возможное) образование византийской переи в Вифинии (точнее, на Мисийском полуострове) – начало чеканки в Византии серебряной монеты. Кажется вполне вероятным и даже закономерным, что именно начало систематической и эффективной эксплуатации многочисленного земледельческого населения (λαοί – Polyb. IV. 52. 7; ср. Phylarch. ap. Athen. VI. 271c; Hesych. Illustr. Patr. Const. 31) в подчиненной области Вифинии способствовало быстрому экономическому подъему Византия и послужило толчком к учреждению собственной монетной чеканки спустя несколько лет.
19. Gabelko 1996; ср. Gabelko 2005, 103–112.

20. Следует, пожалуй, принять во внимание лишь одно возражение, высказанное Т. Расселом: он сомневается в возможности утверждения византийцами контроля над частью населения Вифинии ввиду того, что сами они в то время находились в подчиненном положении по отношению к Афинам (с. 105). Однако зависимый статус византийцев не помешал им ни осуществить самостоятельную и значительную военную акцию в Азии (не столь важно даже, с какими именно результатами), ни начать вскоре эмиссию собственной монеты, что все-таки может быть расценено как стремление продемонстрировать собственный суверенитет. В то же время трудно всерьез принять замечание исследователя о том, что коль скоро Диодор говорит об истреблении византийцами и их союзниками пленников, то это исключает вероятность порабощения каких-то других вифинцев (с. 107–108): видимо, Т. Рассел полагает, что население той области, куда состоялся поход, было истреблено буквально поголовно?! Исследователя смущает также, почему, согласно мнению О.Л. Габелко, владения в Вифинии создали византийцы, а не калхедоняне, чей город располагался в Азии. Он, однако, игнорирует давно утвердившееся мнение, что граждане Калхедона выступили инициаторами этого похода по той причине, что страдали от постоянных нападений усилившихся вифинцев (Gabelko 2005, 103, n. 30 – со ссылками на предшествующую литературу), так что они явно не были ведущей силой в этой акции и не могли извлечь из нее столь значительных результатов. Наконец, британский историк считает, что приобретение территориальных владений в Вифинии византийцами могло состояться после отпадения их от Второго Афинского морского союза в 360–350-х годах до н.э., когда они, образовав симполитию с калхедонянами, получили возможность присвоить земельные владения союзников с сидевшими на них вифинскими «илотами» (с. 107). Проблема, однако, в том, что земли калхедонян на рубеже эр занимали только часть северного берега Астакского залива (Strab. XII. 4. 2), а для более раннего времени предполагать наличие обширной калхедонской хоры, тем более на другом берегу залива, едва ли возможно; ср. Robu 2014a, 191–193.
23 Третья глава «Всеобщие благодетели» (с. 91–132) рассматривает экономическую политику Византия в эпоху эллинизма, когда афинский контроль над зоной проливов давно уже прекратился и крупные центры региона обрели относительную самостоятельность. Она состоит из четырех параграфов. В первом из них, «Историческая основа: родосско-византийская война» (с. 93–98), бегло рассматриваются события истории полиса с начала эпохи эллинизма до 220 г. до н.э.; ничего нового в сравнении со сказанным в историографии ранее мы здесь не находим. Второй параграф, «Финансовые стратагемы и Боспор» (с. 98–104), содержит анализ сведений «Экономики» Псевдо-Аристотеля относительно мер, предпринимавшихся византийцами с целью решения внутренних экономических проблем. Параграф «Возрастание Византия» (с. 104–113) включает в себя обзор сведений о приобретении византийцами новых территорий в эпоху эллинизма (см. выше). Довольно содержателен завершающий главу параграф «Система “контроля над валютами” на Боспоре» (с. 113–132), в котором рассматриваются различные аспекты монетного дела и денежного обращения в полисе в контексте развития его экономики, а также укрепления политических и экономических связей с Птолемеем II. В этот период византийцы и калхедоняне совместно разработали довольно сложную монетную систему «закрытого» типа21.
21. Впрочем, нельзя не заметить, что в этой части книги Т. Рассел в основном следует за результатами высоко оцениваемого им исследования К. Маринеску (Marinescu 1996).
24 Сюжет четвертой главы «Щедрость Боспора» (с. 133–163) – добыча и обработка рыбы как один из главных источников процветания Византия; рыбные богатства Боспора, по мысли автора, были предметом особой гордости византийцев и уникальной особенностью региона в восприятии Дионисия, около двадцати раз акцентирующего внимание на «рыбных местах» Боспора и Рога (с. 147). Глава состоит из трех параграфов: «Локальное разнообразие и сезонное рыболовство» (с. 142–152), «Техники рыбной ловли и обработка рыбы» (с. 152–159), «Участие государства в рыбной ловле и засолке рыбы» (с. 160–163). Т. Рассел убежден, что рыба, именуемая в источниках византийской (главным образом тунец), вылавливалась именно в Боспоре (есть мнение, что в действительности это была понтийская рыба, только доставлявшаяся в Византий и распределявшаяся оттуда далее по всему греческому миру22). В целом эта глава, посвященная весьма специфическому предмету, демонстрирует эрудированность автора, его умение эффективно обобщать данные, относящиеся к разным периодам и регионам, и производит очень благоприятное впечатление. Однако как минимум один сюжет, связанный с проблемами этого круга, кажется, все же ускользнул от внимания исследователя23. Кроме того, трудно согласиться с Т. Расселом в том, что Дионисий Византийский будто бы преувеличивает размер рыбных богатств Византия в сравнении с калхедонскими из соображений местечкового патриотизма (с. 146–148): точно такую же информацию совершенно независимо от Дионисия сообщает и Страбон (VII. 6. 2) (этот пассаж географа автор цитирует в другом месте – с. 144 – и в иной связи).
22. Braund 1995.

23. Gabelko 2019.
25 В последних двух главах книги основной является все та же культурологическая тема «идентичностей». Заголовком пятой главы (с. 165–204) исследователь избрал цитату из Ксенофонта: «Первый греческий город, в который мы пришли» (Xen. Anab. VII. 1. 29), – так автор «Анабасиса» охарактеризовал Византий. Таким образом, византийцы находились в варварском окружении и при конструировании пресловутой собственной идентичности активно противопоставляли себя этому окружению, подчеркивая свое эллинство. Но подобное противопоставление являлось именно ментальной конструкцией, в реальной же жизни полной сегрегации не существовало: в городе зафиксированы представители варварского (фракийского) и смешанного населения. Нам, впрочем, представляется, что их присутствие не было значительным; говоря об ономастическом материале, сам Т. Рассел пишет, что «из сотен византийских имен, которые известны, фракийские имена составляют лишь очень малую часть» (с. 201); он также не раз говорит о возможном проживании относительно значительных групп фракийского населения в деревнях на хоре Византия, которое все-таки трудно проследить ввиду недостатка данных.
26 Однако довольно резкое несогласие вызывают другие положения этой части книги. На основании анализа пяти надписей римского императорского времени с упоминанием некоего фракийского героя Стомиана (IvByz 25–29), чьей «функцией» якобы были обеспечение и охрана нормального мореплавания в устье пролива, Т. Рассел приходит к выводу о преобладании дружественных отношений фракийцев с греческими колонистами на всем протяжении их взаимоотношений, едва ли не с самого основания полиса (с. 199, 203–204) – не только полностью элиминируя тем самым сведения Дионисия Византийского о враждебности фракийцев к колонистам, проявившейся сразу при основании полиса (8; 16; 53 – конечно же, местный автор конструировал очередную «идентичность» своих сограждан, определяемую их фронтирным положением между греческим и варварским мирами!), но и игнорируя совершенно независимые от локальной византийской традиции многочисленные сообщения других авторов такого же характера (Polyb. IV. 45; 51. 8; Diod. XIV. 12. 2; Polyaen. II. 2. 7; App. Syr. 6). Возможно ли представить, будто первоначально греки селились и жили на берегах Боспора Фракийского и Золотого Рога «по деревням», как это полагает Т. Рассел (c. 188), не подвергаясь нападениям окрестных варваров? Можем ли мы допустить, что отношения византийцев с окрестными варварами вообще не претерпевали никаких изменений на протяжении столетий? Положительный ответ на эти вопросы противоречит, как кажется, не только научной, но и попросту житейской логике.
27 Наконец, главной задачей шестой главы, «Объясняя Византий» (с. 205–244), и особенно ее первого параграфа, «Античные нарративы об основании» (с. 210–222), выступает, в сущности, деконструкция античной традиции об основании города. В целом основная ветвь этой традиции достаточно устойчиво гласит, что Византий – мегарская апойкия (есть, конечно, иные, маргинальные, версии, но так обстоит дело почти со всеми колониями), и сомнения на этот счет высказываются не слишком часто24. А вот Т. Рассел утверждает, что подобное представление исходит из устаревшей концепции ранней греческой колонизации; сам же он – адепт модели Р. Осборна25 (разработанной, отметим, для иного региона – Западного Средиземноморья), в которой основание колонии трактуется не как разовое событие, а как длительный процесс.
24. См., например, «говорящее» название старой работы, написанной, кстати, одним из авторов статьи о Византии в энциклопедии Pauly-Wissowa: «Является ли Византий мегарской колонией?» (Miller 1897).

25. Osborne 1998.
28 Соответственно, по мнению автора рецензируемой книги, нельзя называть Мегары метрополией Византия, хотя мегарцы, конечно, были в числе апойков. Т. Рассела не убеждает даже тот факт, что политические и религиозные институты византийского полиса26 демонстрируют большую степень преемственности по отношению к аналогичным мегарским институтам – как и должно быть между метрополией и колонией. Ученый считает, что эти институты могли быть заимствованы Византием из Мегар уже позже, когда происходило конструирование идентичности византийцев, и они решили считать себя колонистами мегарцев. А на наш взгляд, в данном случае как раз со стороны самого Рассела имеет место конструирование замысловатой и весьма искусственной гипотезы, не находящей сколько-нибудь серьезной опоры в фактах и, в сущности, доводящей до nec plus ultra вполне здравую (хотя и не новую) мысль исследователя о том, что Византий не был основан «одномоментно» и в действительности в разное время (добавим от себя – уже после создания ок. 660 г. до н.э. апойкии с преобладающим удельным весом мегарского элемента!) могли иметь место «добавочные» экспедиции колонистов из разных полисов (с. 228)27.
26. Посвященный их анализу параграф (с. 222–228) гораздо органичнее смотрелся бы в предыдущей главе.

27. Возможно, они получали статус эпойков; см. Robu 2014b, 236, 269, 281–282, 303.
29 Читатель, заинтригованный названием последнего параграфа книги, «Решение “загадки слепцов”» (с. 229–242)28, напрасно будет надеяться на удовлетворение своего любопытства: эта часть работы, в сущности, абсолютно бессодержательна, а гипотеза о «постепенном» возникновении полиса Византий из ‘trading station’, созданной для торговли с местными фракийцами (с. 236–237), выглядит крайне сомнительно. Нам же кажется, что более позднее основание Византия, нежели Калхедона, было вызвано сочетанием разнообразных факторов. Во-первых, это те особенности географии Пропонтиды (характер береговой линии и наличие подходящих для стоянок гаваней, преобладающие направления ветров и течений), которые делали наиболее удобным для греческих моряков эпохи ранней архаики плавание вдоль южного и восточного, т.е. азиатского, побережья Мраморного моря, и это естественным образом должно было привести их именно к месту основания Калхедона, как убедительно показано в прекрасной статье И. Малкина и Н. Шмуэли29. Во-вторых, это отсутствие на Боспорском мысу источников пресной воды, почему, видимо, первоначально колонию намеревались основать там, где в Рог впадают речки Кидар и Барбисс (если верить византийской Ktisissage)30. Наконец, это влияние политической ситуации: судя по всему, вифинские племена, на территории которых в начале VII в. до н.э. мегарцами был основан Калхедон (а еще раньше, в конце предшествующего столетия – Астак), тогда еще не были настолько сильными и агрессивными, чтобы представлять серьезную угрозу для эллинских поселенцев – в отличие от европейских фракийцев, оказавших упорное сопротивление тем грекам, которые намеревались заложить Византий; они сильно досаждали эллинам и впоследствии (см. выше). Выглядит вполне обоснованным предположение, что именно для борьбы с варварами потребовались координированные усилия нескольких метрополий, предоставивших собственные контингенты апойков31. В целом же весь комплекс проблем, связанных с основанием Византия, по-прежнему ждет своего исследования32.
28. Знаменитый топос античной историко-литературной традиции, связываемый с Калхедоном, основатели которого будто бы «проглядели» куда более выгодное и удобное место на европейском берегу, где спустя некоторое время был основан Византий.

29. Malkin, Shmueli 1988.

30. См. Paltseva 1999, 183–185. Это обстоятельство, как кажется, не привлекало должного внимания в историографии.

31. См. Myres 1925, 659; Graham 1982, 120; Newskaja 1953, 17.

32. Наиболее глубокий на сегодняшний день анализ этого сюжета содержится всё в той же работе А. Робу: Robu 2014b, 248–292.
30 Авторы этой рецензии должны признаться: по мере чтения книги наше отношение к ней неоднократно менялось. И дело тут даже не в том, что автор, исходя из заявленных им установок, не только не представил связного и целостного рассмотрения именно истории Византия, но даже практически не задавался некоторыми принципиально важными вопросами ее – например, когда и в какой форме Византий оказался подчиненным Риму; лишь кратко (с. 220) и поверхностно упомянул о разгроме города Септимием Севером в 195 г. н.э. и его последующем восстановлении этим императором33 и почти не затронул причин, побудивших Константина переосновать Византий в качестве «Второго Рима»34. Существеннее то, что монография Т. Рассела вызывает ощущение когнитивного диссонанса: не подлежащие никакому сомнению прекрасная профессиональная подготовка автора35, нестандартный подход к предмету исследования, тонкий анализ источников, проявляющиеся в интересной и оригинальной разработке отдельных сюжетов, к сожалению, в значительной степени обесцениваются предвзятыми концептуальными установками в духе довольно вульгарного постмодернизма, неоправданным гиперкритицизмом в отношении текстов античных авторов (прежде всего столь почитаемого самим автором Дионисия Византийского) и как следствие – созданием «образа» Византия, который кажется нам во многих отношениях весьма искаженным. По этой причине, к сожалению, мы никак не можем присоединиться к однозначно высокой оценке данной монографии, которая была высказана недавно видным специалистом по истории Византия А. Робу36. Скорее нам ближе позиция, выраженная в работах итальянской исследовательницы Л. Пранди, весьма жестко критикующей именно методологические и методические подходы Т. Рассела37.
33. См. в дополнение к упомянутой единожды в глухой ссылке статье С. Манго (Mango 2003) также Lozanova-Stancheva 2010; Pont 2020.

34. И здесь также обнаруживается немало примечательного в интересующих Т. Рассела сферах мифологии и идеологии: Mirolyubov 2020.

35. Впрочем, некоторые фактические ошибки и неточности Т. Рассел все-таки допускает. Например, на с. 22 он приписывает Дионисию Византийскому характеристику населенных пунктов по берегам Боспора как эмпориев, хотя греческий автор этого слова ни разу не употребляет. Декрет в честь византийского архитектора Эпикрата (ISM I. 65), который Т. Рассел без каких-либо оговорок связывает с Истрией (с. 94, прим. 6), на самом деле к этому городу относится только по месту обнаружения (см. Сojocaru 2011 с литературой). На с. 95 исследователь в числе членов Северной лиги, боровшейся в 280-х – нач. 270-х годов до н.э. против экспансии Селевкидов в Северо-Западной Малой Азии, упоминает город Теос, хотя в действительности речь должна вестись о Тиосе (это, разумеется, разные города, расположенные далеко друг от друга). «Мисийская область», которую отторг у византийцев Прусий I Вифинский в ходе войны 220 г. до н.э., находилась не на южном побережье Пропонтиды (с. 106), а на южном берегу Астакского (Никомедийского) залива. Переход галатов в Азию состоялся не в 280/279 г. (с. 107, 127), а в 278/277 г. до н.э. Многократно упоминая Боспорское царство, Т. Рассел отождествляет его исключительно с Крымом, не упоминая об Азиатском Боспоре; утверждение же о том, что «даже местные династы, такие как Спартокиды в Крыму, чеканили имитации этих монет (статеров лисимаховского типа. – Авт.) и, кажется, рассматривали их как предпочитаемую пограничную валюту, которую использовали для выплат даров фракийским и скифским племенам Понтийского побережья» (с. 117), может вызвать только удивление у любого, кто мало-мальски знаком с боспорской нумизматикой: ничего подобного в действительности не существовало.

36. Robu 2017.

37. Prandi 2018; 2020. Последнее исследование – новейшая монография по истории Византия, выдержанная вроде бы во вполне традиционном ключе и, несомненно, тоже заслуживающая детального рассмотрения и рецензии.

Библиография

1. Belfiore, S. 2009: Il Periplo del Ponto Eusino di Arriano e altri testi sul Mar Nero e il Bοsforo. Spazio geografico, mito e dominio ai confini dell’impero Romano. Venezia.

2. Bittner, A. 1998: Gesellschaft und Wirtschaft in Herakleia Pontike. Eine Polis zwischen Tyrannis und Selbstverwaltung. Bonn.

3. Braund, D. 1995: Fish from the Black sea: classical Byzantium and the Greekness of trade. In: J. Wilkins, D. Harvey, M. Dobson (eds.), Food in Antiquity. Exeter, 162–170.

4. Burstein, S.M. 1976: Outpost of Hellenism: The Emergence of Heraclea on the Black Sea. Berkeley.

5. Buyskikh, A.V. 2008: Prostranstvennoe razvitie Khersonesa Tavricheskogo v antichnuyu epokhu [Spatial Planning Development of Chersonesos of Taurica in Ancient Epoch]. Simferopol.

6. Буйских, А.В. Пространственное развитие Херсонеса Таврического в античную эпоху. Симферополь.

7. Cojocaru, V. 2011: Noch einmal zur Herkunft des Ehrenbeschlusses für Epikrates, Sohn des Nikobulos (Syll.3 707 = ISM I 65). In: I. Lazarenko, V. Iotov (eds.), Terra antiqua balcanica et mediterranea: Miscellanea in Honour of Alexander Minchev. (Acta Musei Varnaensis, VII–2). Varna, 267–291.

8. Engster, D. 2014: Die Kolonie Byzantion – Geschichte, Gesellschaft und Stadtbild einer Handelsmetropole. In: N. Povalahev (Hrsg.), Phanagoreia und darüber hinaus... Festschrift für Vladimir Kuznetsov. Göttingen, 357–369.

9. Figueira, T.J. 1998: The Power of Money: Coinage and Politics in the Athenian Empire. Philadelphia.

10. Finley, M.I. 1985: Ancient History: Evidence and Models. London.

11. Gabelko, O.L. 1996: Zur Lokalisierung und Chronologie der asiatischen Besitzungen von Byzanz. Orbis Terrarum 2, 121–128.

12. Gabelko, O.L. 2005: Istoriya Vifinskogo tsarstva [The History of Bithynian Kingdom]. Saint Petersburg.

13. Габелко, О.Л. История Вифинского царства. СПб.

14. Gabelko, O.L. 2006: “Phaennis’ oracle” (Zosim. II. 36–37) and the Galatians’ passage to Asia Minor. In: E. Olshausen, H. Sonnabend (Hrsg.), “Troianer sind wir gewesen” – Migrationen in der antiken Welt. (Stuttgarter Kolloquium zur Historischen Geographie des Altertums, 8. Geographica Historica, 21). Stuttgart, 211–228.

15. Gabelko, O.L. 2015: [Who was Demetrius, Philip’s general (Dion. Byz. 65)?]. Vostok / Oriens 5, 28–34.

16. Габелко, О.Л. Кем был Деметрий, полководец Филиппа (Dion. Byz. 65)? Восток / Oriens 5, 28–34.

17. Gabelko, O.L. 2019: [Cydares and camares: unchecked evidence about fishing and seafaring in Byzantium]. Aristeas 19, 36–44.

18. Габелко, О.Л. Кидары и камары: незамеченные свидетельства о рыболовстве и мореплавании в Византии. Аристей 19, 36–44.

19. Gabelko, O.L. 2021: Dion. Byz. 65: an unexpected link between the military history of Macedonia and the Antigonid genealogy. In: V. Pappas, D. Terzopoulou (eds.), Αρχαία Μακεδονία–VIII. Macedonia from the Death of Philip II to Augustus’ Rise to Power. Papers read at the Eighth International Symposium held in Thessaloniki, November 21–24, 2017. Thessaloniki, 497–512.

20. Garnsey, P. 1988: Famine and Food Supply in the Graeco-Roman World: Responses to Risk and Crisis. Cambridge.

21. Graham, A.J. 1982: Colonial expansion of Greece. In: J. Boardman, N.G.L. Hammond (eds.), Cambridge Ancient History. 2nd ed. Vol. III. Pt. 3. Cambridge, 83–162.

22. Kroll, J.H., Waggoner, N.M. 1984: Dating the earliest coins of Athens, Corinth and Aegina. American Journal of Archaeology 88/3, 325–340.

23. Legon, R.P. 1981: Megara: The Political History of a Greek City-State to 336 B.C. Ithaca–London.

24. Lozanova-Stancheva, V. 2010: [Zeuxippos Helios and Septimius Severus]. Studia Classica Serdicensia 1, 516–523.

25. Лозанова-Станчева, В. Зевксип Хелиос и Септимий Север. Studia Classica Serdicensia 1, 516–523.

26. Malkin, I., Shmueli, N. 1988: The “City of the blind” and the founding of Byzantium. Mediterranean Historical Revue 3/1, 21–36.

27. Mango, C. 2003: Septime Sévère et Byzance. Comptes rendus des séances de l'Académie des Inscriptions et Belles-Lettres 147/2, 593–608.

28. Marinescu, C.A. 1996: Making and Spending Money along the Bosporus: The Lysimachi Coinages Minted by Byzantium and Chalcedon and Their Socio-Cultural Context. PhD thesis. New York.

29. Merle, H. 1916: Die Geschichte der Städte Byzantion und Kalchedon: Von Ihrer Gründung bis zum Eingreifen der Römer in die Verhältnisse des Ostens. Kiel.

30. Miller, J. 1897: Ist Byzanz eine megarische Colonie? Philologus 56, 326–333.

31. Mirolyubov, I.A. 2020: [The founding of Constantinople in the context of myths]. Shagi / Steps 6/2, 249–258.

32. Миролюбов, И.А. Основание Константинополя в контексте мифологии. Шаги / Steps 6/2, 249–258.

33. Müller, K. 1861: Geographi Graeci Minores. Vol. II. Paris.

34. Myres, J.L. 1925: The colonial expansion of Greece. In: J.B. Bury, F.E. Adcock, S.A. Cook (eds.), Cambridge Ancient History. 1st ed. Vol. III. Cambridge, 631–686.

35. Newskaja, W.P. 1953: Vizantiy v klassicheskuyu i ellinisticheskuyu epokhi [Byzantium in Classical and Hellenistic Periods]. Moscow.

36. Невская, В.П. Византий в классическую и эллинистическую эпохи. М.

37. Newskaja, W.P. 1955: Byzanz in der klassischen und hellenistischen Epoche. Leipzig.

38. Osborne, R. 1998: Early Greek colonization? The nature of Greek settlement in the West. In: N. Fisher, H. van Wees (eds.), Archaic Greece: New Approaches and New Evidence. London, 251–269.

39. Paltseva, L.A. 1999: Iz istorii arkhaicheskoy Gretsii: Megara i megarskie kolonii [From the History of the Archaic Greece: Megara and Megarian Colonies]. Saint Petersburg.

40. Пальцева, Л.А. Из истории архаической Греции: Мегары и мегарские колонии. СПб.

41. Pont, A.-V. 2020: Septime Sévère à Byzance: l’invention d’un fondateur. An Tard 18, 191–198.

42. Prandi, L. 2018: Historic stratigraphy. How to reconstruct the history of Byzantium (apropos a recent book). Politica Antica 8, 9–19.

43. Prandi, L. 2020: Bisanzio prima di Bisanzio. Una città greca fra due continenti. Roma–Bristol.

44. Robert, J., Robert, L. 1958: Rev.: Newskaya, W.P. Byzanz in der klassischen und hellenistischen Epoche: Leipzig 1955. Bulletin épigraphique. Revue des Études Grecquese 71/ 334–338, 270–276.

45. Robu, A. 2014a: Byzance et Chalcédoine à l’époque hellénistique: entre alliances et rivalités. In: V. Cojocaru, A. Coşkun, M. Dana (eds.), Interconnectivity in the Mediterranean and Pontic World during the Hellenistic and Roman Periods. Cluj-Napoca, 187–206.

46. Robu, A. 2014b: Mégare et les établissements mégariens de Sicile, de Propontide, et du Pont-Euxin. Histoire et institutions. Bern.

47. Robu, A. 2017: Rev.: Thomas Russell. Byzantium and the Bosporus: a historical study, from the seventh century BC until the foundation of Constantinople, Oxford–New York, Oxford University Press, 2017, XVII–290 p. Revue des études sud-est européennes 55, 373–375.

48. Salmon, J.B. 1984: Wealthy Corinth: A History of the City to 338 B.C. Oxford.

49. Shipley, G. 1987: A History of Samos 800–188 B.C. Oxford.

50. Surikov, I.E. 2019: [To the polemic on the time of foundation of the Tauric Chersonesus (with an accent on the numismatic argumentation)]. Khersonesskiy sbornik [The Chersonesus Collection] 20, 215–221.

51. Суриков, И.Е. К полемике о времени основания Херсонеса Таврического (с акцентом на нумизматическую аргументацию). Херсонесский сборник 20, 215–221.

52. Surikov, I.E. 2020: [Pausanias the Spartan, a founder of Byzantium]. In: A.V. Belousov, E.V. Ilyushechkina (eds.), Homo omnium horarum: Sbornik statey v chest’ 70-letiya A.V. Podosinova [A Collection of Articles devoted to A.V. Podossinov’s 70th Anniversary]. Moscow, 523–533.

53. Суриков, И.Е. Павсаний Спартанский, основатель Византия. В кн.: А.В. Белоусов, Е.В. Илюшечкина (ред.), Homo omnium horarum: Сборник статей в честь 70-летия А.В. Подосинова. М., 523–533.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести