Выход в свет в 2020 г. рецензируемой книги, подготовленной крупным отечественным специалистом по римской истории, стал заметным событием в нашей литературе по классической древности. Всем известно, что ситуация с переводами на русский язык античных произведений далека от благополучной: до сих пор не до конца переведено даже наследие такого хрестоматийного автора, как Цицерон; нет, к примеру, полных современных переводов Кассия Диона и Квинтилиана; о менее крупных фигурах и говорить не приходится. Что еще хуже, нередко появляются некачественные переводы, сделанные плохим русским языком и содержащие грубые ошибки¹. Поэтому современный профессиональный перевод Валерия Максима, выполненный по новым критическим изданиям, давно уже ожидался всеми интересующимися античной историей в нашей стране и ближнем зарубежье².

Сначала скажем о достоинствах обсуждаемой книги. Главное из них, безусловно, заключается в большой точности перевода. Для отдельных мест, вероятно, можно было бы предложить более удачные варианты, но таких случаев немного и они не влияют на общую высокую оценку проделанной Сморчковым гигантской работы. Мне удалось обнаружить лишь совсем немного ошибок. На с. 128 читаем, что Г. Кассий осквернил себя «общественным отцеубийством» (publico parricidio, III. 1. 3)³. На с. 131 встречаем странное место: «Коссу также много добавлено, ибо он смог повторить Ромула»⁴. Правильным представляется такой перевод: «Косс также достиг многого, так как он смог повторить [подвиг] Ромула»⁵. На с. 158 читаем: «Ведь когда после консульства [Л. Лициний Красс] управлял провинцией Галлия, следить за его действиями в нее явился Гай Карбон, отца которого он осудил»⁶. На самом деле Л. Красс не «осудил» в 119 г. до н.э. отца Карбона, а выступил в качестве его обвинителя, поэтому следует перевести damnaverat как «добился осуждения»⁷.

Кроме того, хотя я и не желаю выступать в роли, выражаясь изящным слогом самого Сморчкова, «недоброжелательного толкователя доблестей» (с. 90)⁸ переводчика, позволю себе все же привести несколько примеров неточной передачи смысла подлинника. На с. 65 говорится о смерти Александра Македонского: «Верят, что он был отравлен рукой Кассандра»⁹. С точки зрения стиля и передачи смысла лучше перевести так: «Полагают, что его умертвил Кассандр». На с. 90 читаем: «Использование легковооруженных воинов-велитов впервые было придумано в ту войну» и т.д. Во-первых, сказать «использование было придумано» по-русски нельзя. Во-вторых, в оригинале стоит просто «велитов»¹⁰; пояснить, что это легковооруженные воины, лучше в примечании. Едва ли можно одобрить перевод princeps senatus как «глава сената» (VIII. 5. 2; с. 349): он может создать у человека, мало знакомого с римской историей, ложное представление, будто princeps senatus действительно возглавлял сенат и имел какие-то формальные полномочия, поэтому лучше перевести это выражение как «принцепс сената», тем более что это общепринято в отечественной традиции. На с. 136 говорится: Скавр «распорядился немедленно принести себе оружие, которое надел» и т.д.¹¹. В сочетании с глаголом induere лучше было бы перевести arma как «доспехи». Легат Кв. Окций, разумеется, заставил кельтиберского юношу, вызвавшего его на поединок, не «подчиниться себе», а «признать поражение» или «сдаться» (succumbere sibi coegit) (III. 2. 21; с. 137). Пожалуй, не следует переводить iudicium publicum как «общественный судебный процесс» (IV. 2. 4; с. 182)¹².

Автор попытался по возможности передать возвышенный декламаторский слог Валерия Максима, и иногда у него получается сделать это очень неплохо (см., например, II. 4. 5; 5. 5; 6. 8; III. 2. 1; 2. 17; 2. 24). Однако в целом именно стиль представляет собой самое уязвимое место для критики рецензируемой работы. Возможно, злую шутку с переводчиком сыграло стремление переводить максимально близко к тексту, чуть ли не дословно, за что он сам справедливо порицает английский перевод первой книги, выполненный Д. Уордлом (с. 23)¹³. Хотя сочинение Валерия Максима и не принадлежит к числу лучших образцов латинского стиля, оно не лишено некоторых литературных достоинств¹⁴, а по своему содержанию может представлять интерес не только для специалистов-антиковедов. По этой причине вопрос о правильности и чистоте русского языка перевода кажется отнюдь не второстепенным. К сожалению, после прочтения перевода Сморчкова у не знакомого с оригиналом читателя может возникнуть представление о Валерии Максиме как о претенциозном и косноязычном болтуне, что, разумеется, не соответствует действительности.

Более или менее грубые стилистические и грамматические ошибки и погрешности против родного языка попадаются едва ли не на каждой странице¹⁵. Очень часто Сморчков «латинизирует» текст, используя обороты, уместные в латыни, но совершенно невозможные в русской речи. Приведу лишь несколько примеров: «деревенская и довольно грязная телега, столь своевременно вместительная» (с. 34)¹⁶; «Туруллий [своей] гибелью понес наказание» (с. 37)¹⁷; сенат «справедливым наказанием покарал» (там же)»¹⁸; консул Октавий «предугадал душой» (praesumpsit animo) (I. 6. 10; с. 57); «преступлением нечестивого убийства» (с. 66)¹⁹; «Фортуна, враждебная головам невиновных» (с. 67)²⁰; «его тело, зарезанное хозяином гостиницы» (с. 68)²¹; «преисполненные мести укусы» (с. 133)²²; Сципион «обдумывал мысленно» (animo volveret) (III. 6. 1; с. 153); «не столь мощная по характеру» гуманность Писистрата (с. 220)²³; «он управлял их голосами, взяв на службу весьма могучее и удачливое красноречие» (с. 350)²⁴; «римский город» (urbs Romana) (V. 3. 2b; с. 230)²⁵; «язык порицающий, свободный вольным словом» (с. 236)²⁶; «дыхание испускает последние вздохи» (с. 336)²⁷. Доблестный центурион Сцева «рухнул на огромную груду тел, которую сам же сотворил» (с. 138)²⁸. Сиракузский тиран Гиероним «о Феодота, почтеннейшего человека, напрасно утомил руки палачей» (с. 147)²⁹. Поистине достоин изумления также пример М. Теренция Варрона, который «удивительно шагнул, поднявшись к консульству из мясной лавки отца» (с. 149)³⁰. Катон Старший «отправился в заморскую провинцию на сумму в пятьсот ассов (?!)» (с. 188)³¹. М. Атилий Регул в годы Первой Пунической войны громил «в Африке в частых победах силы надменнейшего Карфагена» (с. 193)³².

Разумеется, «не был бы рассказ об этих достойных примерах» искусства переводчика «столь краток, если бы не давили на меня более важные» (с. 105)³³. Читателю, пожалуй, потребуется основательно напрячь воображение, чтобы представить себе «глаза отца[,] забрызган[н]ы[е] кровью высокоодаренного сына» (с. 58)³⁴, некоего Т. Барра, который «испустил дух непосредственно среди мыслей о своей виновности в коварстве и неблагодарности» (с. 335)³⁵, граждан Тарента, которые «слепо и безрассудно бросились на прочный клинок нашей державы» (с. 88)³⁶, или, наконец, «двоих, соединенных в одной и той же упряжке общностью доблести и должностей» консулов 207 г. до н.э. Г. Клавдия Нерона и М. Ливия Салинатора (с. 120)³⁷. На с. 82 устами переводчика Валерий Максим красноречиво прославляет нравы предков, которые высоко ценили целомудрие и порицали женщин, имевших «опыт многочисленных браков» (с. 82)³⁸. Но, впрочем, и мужчины в те благословенные времена равным образом были далеки от «невоздержанного употребления плотских утех» (с. 97)³⁹. На с. 123 мы читаем занимательную историю о том, как к Сципиону Старшему в его поместье близ Литерна «пришли не враги его жизни (non vitae eius hostes), но почитатели его доблести», однако сам Сципион, поначалу не зная об этом, «в помыслах и делах занялся подготовкой к отражению их (eratque in iis repellendis et animo et apparatu occupatus)» (II. 10. 2b). На с. 86 знаменитый Г. Марий проявил «деревенскую непреклонность» (rusticus rigor)⁴⁰ и не захотел «из-за чужеземного упражнения в образованности сделаться запоздалым перебежчиком от отчих порядков»⁴¹. На с. 195 Валерий Максим красноречиво изумляется, почему же «мы денно и нощно осыпаем ругательствами умеренное имущество, которое вскормило хотя не изобильными, но надежными сосцами Публикол, Эмилиев, Фабрициев, Куриев, Сципионов, Скавров и им подобных столпов доблести»⁴². За этим следует жизнеутверждающий и актуальный призыв римского автора, мастерски переданный переводчиком: «Давайте лучше воспрянем сердцами и души, расслабленные от созерцания денег, взбодрим памятью о прежних временах»⁴³. Поистине, «кажется мне, сами буквы нашего века изумлены, когда вынуждены служить для описания»⁴⁴, но не «такой строгости», какую проявил некогда Фабриций Лусцин (с. 119), а такого виртуозного владения родным словом.

Часто используемые Валерием Максимом риторические фигуры переведены не всегда удачно. Отдельные примеры этого уже были приведены выше; к ним можно добавить еще несколько: «возраст, завершивший путь зрелости, с благожелательностью занимался воспитанием тех, кто вступал в активную жизнь»⁴⁵ (метонимия; с. 84); «но этот обычай, сложившийся в результате длительного применения, нарушил Гай Марий, взяв неимущего в армию» (синекдоха – ед. ч. вместо мн. ч.; с. 90)⁴⁶; «исторгнутая из власти Карфагена Испания и отсеченная глава Сицилии не смогли запрячь триумфальные колесницы» (олицетворение; с. 116)⁴⁷; город Капуя «охотно побаловал своими наслаждениями пунийскую свирепость» (олицетворение и метонимия; с. 328)⁴⁸» «зубы недоброжелательности» (олицетворение; с. 208)⁴⁹; «его дом считался как бы некоей мастерской благотворительности» (с. 211)⁵⁰.

Иногда едва ли можно одобрить выбор слов, сделанный переводчиком в том или ином случае. Например, на с. 37 читаем: «Не менее успешным карателем за пренебрежение к религии [стал] также сын Аполлона Эскулап»⁵¹. Сморчков здесь употребляет слово «каратель» в устаревшем значении, из-за чего фраза получает архаизирующий оттенок, которого она не имеет в оригинале⁵². Октавиан в одном месте предстает перед читателем как «личность, уже предназначенная для бессмертия»⁵³. С другой стороны, порой переводчик совершенно не к месту использует разговорные выражения: «Когда Нума Помпилий взялся за ожесточенных постоянными войнами римлян» (с. 41)⁵⁴; «однако зачем мне обшаривать Азию» (с. 201)⁵⁵; «так Фортуна вертит делами смертных» (с. 218)⁵⁶; «он имел не особо большое влияние» (с. 341)⁵⁷. В другом месте: «разумеется, чтобы они (женщины) не скатились к какому-нибудь бесчестью» (с. 82)⁵⁸. Лакедемонянин Клеарх «поддерживал воинскую дисциплину с помощью замечательного высказывания, постоянно вдалбливая в уши своего войска⁵⁹» (с. 112)⁶⁰. Порой Сморчков, напротив, переходит на канцелярит: «Иноземные священнодействия были уничтожены с большим пролитием крови среди участников» (с. 43)⁶¹; авгур Атт Навий «явил царским очам⁶² результат своего заявления» (с. 45)⁶³; «ведь воинская дисциплина требует наказаний сурового, крутого типа» (с. 109)⁶⁴; «был спасен от обвинения в плохой организации сражения» (с. 133)⁶⁵; «удостоверил блистательное исполнение прозвучавшего заявления» (с. 146)⁶⁶; Публикола «благодаря сдержанности свел вызывающее ненависть могущество магистратуры к приемлемому уровню» (с. 171)⁶⁷; «когда столько семей перечислено в одной похвальной категории» (с. 177)⁶⁸; «в соответствии с требованиями ситуации» (с. 203)⁶⁹. Между тем в латинском оригинале нет столь резких колебаний стилистической окраски текста.

Некоторые претензии можно предъявить и комментарию. В предисловии Сморчков высказывает надежду, что он может быть полезен как широкому читателю, так и специалисту (с. 25). Представляется, что воплощению в жизнь этих чаяний может помешать чрезмерная лаконичность комментария⁷⁰. Чаще всего Сморчков ограничивается указаниями на дату эпизода, о котором рассказывает Валерий Максим, и на параллельные места у других авторов. Для специалиста эти указания, как замечает сам Сморчков (с. 25), могут иметь некоторую ценность, хотя соответствующие ссылки (иногда даже более полные) легко найти, обратившись, например, к изданиям Кемпфа⁷¹ и Бриско⁷². Неспециалист, читающий для собственного удовольствия, в большинстве случаев, скорее всего, смотреть параллельные места не будет, тем более что далеко не все источники, на которые ссылается Сморчков, переведены на русский язык. При этом в некоторых случаях буквально напрашиваются более подробные разъяснения. Например, в III. 7. 2 Валерий Максим рассказывает об эпизоде, случившемся во время осады Сципионом Эмилианом некоего «очень укрепленного города». Возможно, читателю было бы любопытно узнать из комментария, что речь идет о Карфагене, а «некоторые», подавшие Сципиону отвергнутый им совет, – это знаменитый историк Полибий⁷³. Кроме того, нередко Валерий Максим сообщает явно ошибочные сведения, и представляется, что было бы нелишним указывать на это читателю; Сморчков делает это далеко не всегда. Так, в II. 3. 1 Валерий Максим называет Г. Мария «военачальником из неимущих» (capite censum imperatorem). В действительности Марий принадлежал к сословию всадников и происходил из одного из виднейших семейств города Арпина, а потому «неимущим», разумеется, не был. В V. 3. ext. 3c утверждается, будто Мильтиад Младший умер «в тюрьме и оковах», что представляет собой явную ошибку⁷⁴. В VIII. 1. 2 abs. Валерий Максим пишет, что Сервий Сульпиций Гальба был привлечен к суду народного собрания за вероломную расправу с лузитанами и оправдан. На самом деле до судебного процесса дело не дошло и речь идет о голосовании по поводу закона, на основании которого должна была быть создана чрезвычайная судебная комиссия для суда над ним⁷⁵. В VIII. 1. 3 damn. Валерий Максим сообщает, будто С. Тиций был осужден народной сходкой (contio)⁷⁶ за то, что держал дома изображение Сатурнина. Однако Цицерон, заслуживающий гораздо большего доверия в этом вопросе, говорит, что С. Тиция осудили присяжные-всадники, т.е. его процесс проходил в quaestio (Cic. Rab. perd. 24–25), сходка же вообще не являлась судебным органом.

В некоторых случаях человек, не знающий древней истории хотя бы в пределах университетского курса, без комментария просто не поймет, о чем рассказывает Валерий Максим. Например, всякий ли догадается, что в I. 4. 3–4 речь идет о битве при Дрепане, а в III. 7. 4 – о битве при Метавре?⁷⁷ На с. 177 сообщается, что в благодарность за успешное выполнение М. Катоном Младшим миссии по доставке денег с острова Кипр «сенат приказал было внести предложение, чтобы на преторских выборах его приняли во внимание вне общего порядка»⁷⁸, но Катон отказался от этой награды. Что переводчик подразумевает под выражением «принять во внимание вне общего порядка», без комментария остается неясным⁷⁹. И уж откровенным курьезом выглядит справка о Л. Лицинии Лукулле: «Известный политический деятель, консул 74 г. до н. э.» (с. 334, прим. 143).

Такую краткость можно, конечно, объяснить нежеланием чрезмерно увеличивать объем примечаний. Однако полезное место можно было бы сэкономить, например, отказавшись от странного обычая – к сожалению, до сих пор не изжитого в нашей литературе – ссылаться на античных авторов по-русски, да еще и приводя полные названия их сочинений⁸⁰.

Нередко точки зрения, высказываемые в комментариях, представляют собой более или менее убедительные гипотезы, на что хорошо было бы указывать. Например, эпизод с весталкой Клавдией, изложенный в V. 4. 6, Сморчков в прим. 106 (с. 239) датирует 143 г. до н.э., что является лишь предположением, пусть и популярным в историографии⁸¹.

Встречаются в комментариях и досадные ошибки, хотя и не очень многочисленные. Например, на с. 341, прим. 23 Сморчков датирует процесс консула 144 г. до н.э. Л. Аврелия Котты временем ок. 130 г. до н.э. Между тем эпитоматор Ливия (Per. Oxy. 55) приводит точную дату – 138 г. до н.э. Уже упоминавшийся выше спартанский военачальник Клеарх не был, как думает Сморчков, убит в битве при Кунаксе (с. 112, прим. 172): он в числе других греческих командиров через довольно значительное время после этого сражения был приглашен на переговоры Тиссаферном, вероломно схвачен и впоследствии казнен (Xen. Anab. II. 5–6). Спартанский регент Павсаний, командовавший греческим войском в битве при Платеях, ошибочно назван в комментарии царем (с. 98, прим. 99).

В свое время Сморчков, критикуя – и вполне обоснованно! – «перевод» С.Ю. Трохачева, справедливо сетовал, что у той книги отсутствовал научный редактор⁸². Но то же самое можно сказать и о рецензируемой книге, которой редактор также был бы крайне необходим. Разумеется, Валерий Максим – очень непростой для перевода автор, но представляется, что переводчик, принимаясь за такой труд, должен соизмерять свои силы со сложностью стоящей перед ним задачи. Завершая предисловие, Сморчков высказывает надежду, что «чтение будет приятным и полезным» (с. 26). Не подлежит сомнению, что рецензируемый труд может принести немалую пользу желающим просто познакомиться с содержанием «Девяти книг достопамятных деяний и высказываний». Однако читатель, ищущий вместе с тем чтения приятного и занимательного, скорее всего, останется разочарован, и не по вине Валерия Максима. Хотелось бы надеяться, что переводчик не оставит свои занятия этим римским автором и исправит несовершенства обсуждаемой книги во втором издании, , каковое представляется крайне необходимым.