Везде
The Village in Urban Projections of Modern Russians
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
The Village in Urban Projections of Modern Russians
Annotation
PII
S086954150013117-8-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Ekaterina Melnikova 
Affiliation: Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
Address: 3 University Emb., St. Petersburg, 199034, Russia
Edition
№6
Pages
5-11
Abstract

The article is the guest editor’s introduction to the special theme of the issue on the “New Rurality in Present-Day Russia: Institutions, Practices, and Social Interaction”, which focuses on new forms of rural life shaped by the modernization processes of the last century. The phenomenon is widely discussed in social sciences including anthropology which opens broader perspectives on the interpretation of modern migration, social identities, and local economies. The focal point of attention is the specificities of “new rurality” in Russia and its diverse manifestations in popular culture, marketing, and territorial branding. I briefly outline the theoretical and methodological approaches to studying the phenomenon and argue that “new rurality” is not limited to the ideology of rural and nature romanticism that has become a highly profitable product, but reveals itself as a new model of rural life and new identity produced and valued mostly among Russian urbanites. The contributions reflect the outcome of the collaborative project carried out in 2019–2020 and include the articles by Ju.O. Andreeva, P.S. Kupriyanov and N.A. Savina, M.L. Lurie, E.A. Melnikova, T.B. Shchepanskaia.

Keywords
ethnography of village life, identity, urban-rural boundary, images of rural, everyday practices, ecovillages, tourism, modern culture, rural economy
Acknowledgment
This research was supported by the following institutions and grants: Russian Foundation for Basic Research, https://doi.org/10.13039/501100002261 [19-09-00381]
Received
28.12.2020
Date of publication
28.12.2020
Number of purchasers
8
Views
448
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Социально-экономические процессы второй половины XX столетия – урбанизация, индустриализация, развитие информационных технологий, миграции и т.д. – привели к размыванию границы между городом и деревней. Многие жители мегаполисов перебрались за город, они работают удаленно или отправляются каждый день на службу в ближайшие города. Так наз. возвратные миграции, связанные с периодическими поездками загород и возвращением обратно, достигли огромных масштабов. Жители деревень нередко работают на крупных производствах, открытых в сельской местности, которая больше не ассоциируется исключительно с сельским хозяйством, а ресурсы городов, благодаря развитию интернета и телекоммуникаций, стали доступными во многих деревнях.
2 Размывание “естественной” границы между городом и деревней, однако, не приводит к ее исчезновению. Наоборот, она становится все более значимой, а новая сельская идентичность оказывается предметом сознательного выбора и активного конструирования. Сообщество “Деревня”, созданное “ВКонтакте” в 2009 г. и объединяющее ценителей сельского образа жизни, насчитывает сегодня более 100 тыс. человек, а клип на песню И. Растеряева “Комбайнеры”, стилизованный под домашнюю запись в деревенской избе и эксплуатирующий шаблонный образ деревенской маскулинности, набрал почти 11 млн просмотров. За последние пять лет российские телеканалы выпустили несколько десятков сериалов, посвященных деревенской жизни (“Соседи”, “Первый парень на деревне”, “Галина”, “Повороты судьбы”, “Так далеко, так близко”, “Деревенская история” и др.), а использование выражения “деревенские продукты” стало одним из самых успешных маркетинговых ходов.
3 Активное создание экопоселений и развитие агротуризма, переезд в деревню на постоянное место жительства, новый всплеск интереса к фольклору и традиции, устойчиво ориентированный на деревню, наконец, повышение спроса на фермерские продукты и рост соответствующего сегмента рынка – все это свидетельствует не только об актуальности и востребованности “сельского” в современных представлениях и практиках, но и о формировании новой концепции сельскости.
4 “Новая сельскость”, как мы условно называем рассматриваемое явление, причудливо совмещает такие разные мировоззренческие течения, как почвенничество и экологизм. С одной стороны, она очевидно наследует “деревенскому мифу”, существовавшему в России с XIX в. и реанимированному в конце XX-го (Parts 2018: 29–30; Разувалова 2015: 32–33; Дмитриева, Купцова 2008), а с другой – явно вписывается в тренд аграрного популизма, получившего широкое распространение во всем мире в последние годы (Курочкина 2016; Brass 2013; Karaömerlioğlu 1998; Wolford 2010; Jacob 1997).
5 “Новая сельскость” – это не только идеология деревенской романтики и близости к природе, ставшая хорошо продаваемым брендом, но также новая модель сельской жизни и новая сельская идентичность. Для одних “жить в деревне” означает “работать на земле”, получая все, что необходимо, своими силами. Для других – иметь вдали от мегаполиса комфортабельный дом, оснащенный по последнему слову техники, позволяющий жить круглый год загородом и работать, к примеру, в транснациональной IT-компании. Понятие “деревенская жизнь” нередко связано с идеей экологической чистоты и религиозным подвижничеством. А для кого-то оно ассоциируется с деятельностью по возрождению села путем создания местных музеев и организации деревенских мероприятий.
6 Как бы то ни было, “новая сельскость” уже давно перестала быть умозрительным образом, наблюдаемым лишь в кино и рекламных роликах молочных продуктов. Сегодня мы уже можем говорить о многочисленных проектах горожан, воплощающих в жизнь свое видение села и сельского быта. Помимо относительно изолированных поселений, к которым присоединяются или которые создают последователи нью-эйдж и различных экологических движений, некоторых горожан привлекает деревня в том виде, в каком она сейчас существует. Многие из них находят здесь приложение своим умениям и энергии: создают школы и музеи, открывают клубы, реставрируют старые дома.
7 Исследования, посвященные поиску новых концепций и терминов для описания современных форм жизни деревни, стали появляться уже с начала 1990-х годов, а в последнее десятилетие их число существенно увеличилось. Размышления о кризисе и упадке деревни сменились обсуждением вопросов о том, что собой представляет современная сельскость, как выстраивается граница между городом и деревней, как живут и как воспринимают себя и других сельские жители, которых уже давно нельзя назвать крестьянами.
8 Одним из результатов поиска подходов и теоретических рамок для описания современной ситуации стало появление новых терминов: “поструральный” (post-rural) (Cloke, Goodwin 1992; Murdoch, Pratt 1993), “индустриализированная деревня” (Освальд 2013), “посткрестьянство” (post-peasantism) (Buzalka 2008), “постаграрная деревня” (Щепанская 2014), “рурализация” (Павлов 2017; Бон 2009; др.), “рурбанизация” (Нефедова, Пэллот 2006) и др. В то же время само исследование сельскости попало в орбиту изучения других – более общих – явлений, таких как постмодерные формы номадизма, распределенный образ жизни, миграции, обусловленные сменой стиля жизни (lifestyle migration), туристизация и индустрия наследия, глобальные экономики и новые формы социальности (Chio 2017; Vasantkumar 2017).
9 Таким образом, не только само село перестало быть замкнутым пространством каких-то специфических сельских практик, институтов и идентичностей, но и его изучение также постепенно переросло субдисциплинарные границы, обозначенные формулой Rural Studies на западе или понятием “крестьяноведение” в России. Означает ли этот процесс колонизацию деревни одновременно и через ее освоение и присвоение городскими жителями, и через описание с помощью исследовательских моделей, сложившихся на примере анализа городов?
10 У авторов тематического блока данного номера “Этнографического обозрения” нет ответа на этот вопрос. Но опубликованные здесь материалы позволяют сделать шаг в направлении его решения и увидеть деревню как сложный, рельефный объект желаний и устремлений современных россиян, для которых она оказывается и вполне реальной точкой на карте, и воображаемым пространством идиллии, утопии и спасения, и собственным проектом нового, правильного мира.
11 Во всех пяти статьях блока речь идет о городских проекциях сельского, о поиске и создании села как земли обетованной, воплощающей ключевые и зачастую противоречащие друг другу ценности современного жителя мегаполиса: автономность и социальность, природность и технологичность, национальный патриотизм и мультикультурность, любовь к старине и увлечение новейшими разработками. Стратегии реализации этих проектов также являются результатом современных городских отношений и технологий, а их основными потребителями становятся в первую очередь горожане.
12 В статье Павла Куприянова и Натальи Савиной рассматриваются музеи деревни, созданные выходцами из крупных городов или при их непосредственном участии и организованные с оглядкой на музейные формы, широко востребованные в мегаполисах. Экопоселения, которым посвящена работа Юлии Андреевой, также создаются горожанами, большинство которых продолжает сохранять связь с городом. Деревня становится убежищем для так наз. выживальщиков, разделяющих убеждение в том, что миру угрожает опасность, – это еще одно новое урбанистическое движение, все более заметное и в России. Ему посвящена статья Татьяны Щепанской. Песни о деревне, в которых также реализуется современная сельская мифология, стали предметом анализа Михаила Лурье, демонстрирующего принципиальную обращенность этих текстов из города в деревню: все они в первую очередь о ностальгирующем эмигранте, покинувшем родную деревню и с горечью вспоминающем и одновременно поминающем ее. Екатерина Мельникова обращается к индивидуалистическим практикам переезда и лежащих в их основании современной идее работы над собой и терапевтическом дискурсе, находящем все больше последователей в российских городах.
13 “Новая сельскость” в ее наиболее узнаваемых чертах – это городской продукт, получающий наибольшее признание среди интеллектуалов крупных мегаполисов. Но городской взгляд на село интериоризируется жителями деревень, открывая возможность участия в глобальной экономике туризма и на рынке культурных проектов, как это происходит с музеями д. Учмы. С другой стороны, “сельский проект себя”, позволяющий ощутить собственную значимость и востребованность, сделать себя видимым в “Инстаграме” или других социальных сетях, все чаще востребован и деревенской молодежью, никогда не уезжавшей из родного села. Точно также песни о деревне, ставшие “городскими” шлягерами, исполняются потом в сельских клубах и домах культуры. Популярным поэтам вторят местные сочинители со своими одами деревне, повторяющими мотивы утраты и постоянного возвращения горожанина в родной дом.
14 Еще одна особенность “новой сельскости”, отразившаяся на содержании всех исследований, вошедших в этот блок, заключается в незначительной роли, которую играет в жизни деревни собственно сельское хозяйство. Постпродуктивистский поворот сельских экономик вполне заметен сегодня и в России, где деревня перестает быть в первую очередь местом производства сельскохозяйственных продуктов, а становится предметом культурного производства и эмоционального потребления – ее любят, ею любуются, ее чувствуют, за нее переживают, к ней стремятся душой и телом. И практики создания сельскости в современных музеях, и жизнь в родовых поместьях, и подготовка убежища загородом, и поиск себя вдалеке от шума мегаполиса – все это новые формы актуализации деревни, не предполагающие и не требущие непременного сельскохозяйственного труда. Само понятие “труд” в контексте “новой сельскости” претерпевает глобальные изменения, теряя связь с идеей коллективного производства и становясь синонимом личных усилий.
15 Статьи, вошедшие в этот блок “Этнографического обозрения”, представляют первые результаты совместного проекта “Новая сельскость в современной России: институты, практики, взаимодействия”. В ходе нашего исследования мы планировали проанализировать с помощью антропологических методов новые формы жизни деревни и понять механизмы, определяющие эту жизнь и меняющие границу между городом и селом. Нас объединяло желание дистанцироваться от изучения деревни как бренда и от жесткого противопоставления городского и сельского (пространств и сообществ), в котором первое колонизирует второе. Все мы в той или иной степени ориентировались на поиск и анализ различных гибридных форм не-городской и не-сельской жизни и точек порождения этих социальных гибридов.
16 Мы провели несколько совместных и индивидуальных поездок, наблюдая за героями наших историй сначала вживую, а потом через социальные сети. Пандемия 2020 г. и вызванные ею ограничения привели к тому, что нам пришлось практически полностью отказаться от полевых экпедиций, запланированных на это время. Но вынужденное изменение планов позволило взглянуть на поставленные в начале исследования вопросы с новой стороны. В статье Татьяны Щепанской описывается личный опыт самоизоляции в деревне и особенности социальной реакции местных жителей на карантинные меры и наплыв горожан. Екатерина Мельникова обращается в своей работе к цифровым дневникам новых сельчан – источникам, которые предоставили неожиданно богатый и интересный материал о современных формах субъектности и идеологии переезда.
17 Не преследуя цели составить систематическое и полное описание жизни современной деревни, мы хотим предложить антропологический взгляд на “новую сельскость” как одну из форм, которую принимают чаяния и устремления жителей современных российских мегаполисов.

References

1. Bon, T. 2009. “Sotsialisticheskii gorod” ili “evropeiskii gorod”: urbanizatsiia i ruralizatsiia v Vostochnoi Evrope [“Social City” or the “European City”: Urbanzation and Ruralisation in the Eastern Europe]. Rossiiskaia istoriia 1: 65–76.

2. Brass, T. 2013. Peasants, Populism, and Postmodernism: The Return of the Agrarian Myth. London: F. Cass.

3. Buzalka, J. 2008. Europeanisation and Post-Peasant Populism in Eastern Europe. Europe-Asia Studies 60 (5): 757–771.

4. Chio, J. 2017. Introduction: Rural as Space and Sociality. Critique of Anthropology 37 (4): 361–363.

5. Cloke, P., and M. Goodwin. 1992. Conceptualizing Countryside Change: From Post-Fordism to Rural Structured Coherence. Transactions of the Institute of British Geographers 17 (3): 321–336.

6. Dmitrieva, E.E., and O.N. Kuptsova. 2008. Zhizn’ usadebnogo mifa: utrachennyi i obretennyi rai [The Life of the Backyard Myth: The Lost and Found Paradise]. Moscow: OGI.

7. Jacob, J.K. 1997. New Pioneers: The Back-to-the-Land Movement and the Search for a Sustainable Future. University Park: Pennsylvania State University Press.

8. Karaomerlioglu, M.A. 1998. The People’s Houses and the Cult of the Peasant in Turkey. Middle Eastern Studies 34 (4): 67–91.

9. Kurochkina, K. 2016. “Novye fermery” v sovremennoi Yaponii [“New farmers” in Modern Japan]. Antropologicheskii forum 28: 260–275.

10. Murdoch, J., and A.C. Pratt. 1993. Rural Studies: Modernism, Postmodernism and the “Post-Rural”. Journal of Rural Studies 9 (4): 411–427.

11. Nefedova, T.G., and D. Pallot. 2006. Neizvestnoe sel’skoe khoziaistvo, ili Zachem nuzhna korova? [Unkhown Agriculture, or What do You Need the Cow for?]. Moscow: Novoe izdatel’stvo.

12. Osvald, I. 2013. Industrializirovannaia derevnia. K transformatsii sel’skogo obraza zhizni v postsotsialisticheskikh obshchestvakh [Industrialized Village: To the Issue of the Country Lifestyle Image Transformation in the Postsocialist Societies]. In Vdali ot gorodov. Zhizn’ postsovetskoi derevni [Far from the Cities: The Life of the Post-Soviet Village], edited by E. Bogdanova and O. Brednikova, 8–27. St. Petersburg: Aleteiia.

13. Parts, L. 2018. In Search of the True Russia: The Provinces in Contemporary Nationalist Discourse. Madison: University of Wisconsin Press.

14. Pavlov, A. 2017. Ruralizatsiia: sushchnost’, proiavleniia, klassifikatsiia [Ruralisation: The Meaning, Manifestations, Classification]. Nauka i innovatsii 12: 31–35.

15. Razuvalova, A. 2015. Pisateli-“derevenshchiki”: literatura i konservativnaia ideologiia 1970 godov [Writers-“Villagers”: Literature and Conservative Ideology of the 1970s]. Moscow: NLO.

16. Shchepanskaia, T.B. 2014. Traditsionnaia material’naia kul’tura v kontekste sotsial’nykh izmenenii sovremennogo sela: funktsionirovanie i pereopredelenie [Traditional Material Culture in the Context of Social Changes of the Modern Village: Functioning and Reshaping]. In Istoricheskaia etnografiia [Historical Ethnography], edited by I.I. Verniaev and A.G. Novozhilov, 5: 158–162. St. Petersburg: Institut istorii Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta.

17. Vasantkumar, C. 2017. From World Cities to World Sites: Strategic Ruralism and the Case for an Anthropology of Actually Existing Connectivity. Critique of Anthropology 37 (4): 364–382.

18. Wolford, W. 2010. This Land Is Ours Now: Social Mobilization and the Meanings of Land in Brazil. Durham: Duke University Press.

Comments

No posts found

Write a review
Translate